Портрет женщины в русской поэзии
Исследование это сделано моим родственником и начинается с двух песен Александра Николаевича Вертинского, с одной из дочерей которого мой родственник был знаком.
Удивительно, но получается, что только лишь в период "Серебряного века" русский поэтический гений впервые в стихотворной форме создал портрет женщины. Именно портрет!
Впрочем, предоставлю слово своему родственнику, проиллюстрировав его пением маэстро:
"Романтика портретов
Обращение к этой теме у меня возникло совершенно неожиданно и вместе с тем вполне естественно, когда познакомился с двумя песнями А.Н. Вертинского. Это были :
Сероглазочка
Я люблю вас моя Сероглазочка,
Золотая ошибка моя,
Вы, вечерняя русская сказочка,
Вы, листок из картины Гойя.
Я люблю ваши пальцы старинные,
Как у личностей старых мадонн,
Ваши волосы сказочно длинные,
И надменно ленивый поклон.
Я люблю ваши руки усталые,
Как у только, что снятых с крыльца,
Ваши детские губы коралловые,
И углы оскорблённого рта.
Я люблю этот блеск интонаций,
Этот голос - звенящий хрусталь,
И головку, цветущей акации,
И слова – голубую вуаль.
Как ясны, и так просты, и ласковы,
Вы, как будто бы месть затая,
Мою душу опутали сказкою,
Сумасшедшею сказкою дня,
Под напев ваших слов летаргических,
Умереть так легко и тепло,
В этой сказке смешной и трагической,
И конец, и начало светло!
и
Пани Ирэна
Я безумно боюсь золотистого плена,
Ваших медно-змеиных волос,
Я влюблён в ваше тонкое имя Ирэна,
И в следы ваших слёз, ваших слёз.
Я влюблён ваши тонкие польские руки,
В эту кровь голубых королей,
В эту бледность лица от восторга до муки,
Обожженного песней моей.
Разве можно забыть эти детские плечи,
Этот горько заплаканный рот,
И акцент вашей странно изысканно речи,
И ресниц утомлённый полёт.
А крылатые брови, а лоб Беатриче,
А весна в повороте лица,
О, как трудно любить в этом мире приличий,
О, как больно любить без конца.
И бледней и терпи и не смей увлекаться,
И зажав своё сердце в руке,
Осторожно уйти, навсегда отказаться,
И ещё улыбаться в тоске.
Не могу, не хочу, наконец, не желаю,
И приветствуя радостно плен,
Я со сцены вам сердце как мячик бросаю,
Ну, ловите, принцесса Ирэн!
В этих стихах меня покорила их лиричность, с оттенком утончённого аромата декадентства, позволяющего образно, портретно, представить ту, к которой обращал свои чувства поэт. Этот аромат декадентства царил в начале двадцатого века, королём которого, без всякого сомнения, был Игорь Северянинов. Именно его "Это было у моря" исполнял, как всегда, с блеском А. Вертинский. И, несомненно, аромат декадентства мог так ненавязчиво, так тонко и осторожно использовать только А. Вертинский, как в своих стихотворениях, так и при их исполнении.
Я впервые столкнулся со столь образным описанием портрета женщины в поэзии. Полностью признаюсь, что я не могу себя отнести, ни в коей мере, к знатоку поэзии, тем более, лирической, тем более, посвящённой исключительно женщине. Но тот, поразительно тонкий, и едва уловимый аромат декадентства, ощущающийся в сравнениях, приводимый в этих стихотворениях, поразил, меня.
Я отчётливо понимаю, что нет смысла подробно анализировать и перечислять эти сравнения из стихотворения "Сероглазочка", или из стихотворения "Пани Ирэна", потому, что этот процесс превратился бы в, практически, полное повторение стихотворений. Но, не смотря на это, я не могу удержать себя, чтобы не привести некоторые из этих сравнений; настолько они образны.
"Вы вечерняя русская сказочка" - как удивительно тепло и нежно звучат эти слова! Какая любовь к России, о воспоминании далёкого детства, звучат в словах "вечерняя сказочка"!
"Этот голос – звенящий хрусталь, и головку, цветущей акации" - какой тонкий аромат декадентства в голосе, как звенящий хрусталь и следом поразительная по реальности точность в сравнении с цветущей акацией.
Как естественно и образно звучат слова: "и ресниц, утомлённый полёт". А "весна в повороте лица" - как много содержат в себе эти три слова! В них всё: и восторг и любовь. От этих трёх фраз веет какой–то радостной воздушностью. Я не могу подобрать к этим словам что -то такое, что помогло бы мне успокоиться!
Я начал с какой-то поспешностью, как будто боясь опоздать, искать описания женского портрета в поэзии: Пушкина, Бунина, Блока, Тютчева, Фета и Лермонтова.
Я начал с А.Пушкина, но как ни старался так и не нашел того, что меня так интересовало. Это были стихи, воспевающие восхищение автора от увиденного, повторяя, по сути, разнообразие впечатлений, подобно "чудного мгновенья и гения чистой красоты".
"Лариса, я люблю твой смелый, вольный взор,
Неутолимый жар, открытые желанья,
И непрерывные лобзанья,
И страсти полный разговор,
Люблю горящих уст я вызовы немые,
Восторги быстрые, живые".
Но и эти строки, как и во множестве других стихотворений, не давали представить в полной мере портретный образ; всякий раз он оставался схематичным. Вместе с тем стихи были прекрасны, они были пронизаны любовью к тому образу, с которым поэт был знаком и воочию восхищался предметом своего обожания.
И только в одном стихотворении, "Калмычке" можно было представить лицо, и то в четырёх строках, но это не было лицо возлюбленной, и потому, в каком тоне Пушкин описал внешность Калмычки, мне стало её жалко. Что Пушкину нужно было от неё?
"Твои глаза, конечно, узки,
И плосок нос и лоб широк,
Ты не лепечешь по-французски,
Ты шелком не сжимаешь ног ...".
Прочитав эти строки, так хочется язвительно спросить: ну, а если всё было бы не так?
Ну а у И. Бунина, чья поэтическая лирика отличается особенной чертой, чем-то схожей, как мне кажется, с прозой И. Тургенева своей лиричностью, можно ли найти в его стихотворении портрет женщины, какой он себе её представляет?
"Беру твою руку и долго смотрю на неё,
Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:
Вот в этой руке-всё твоё бытие,
Я всю тебя чувствую-душу и тело ..."
Эти строки позволяют понять чувство поэта, через прикосновение к руке, но по этим строкам портрет представить читателю также не представляется возможным, как и при чтении фрагмента другого стихотворения.
"...Она лежала на спине,
Нагие, раздвоивши груди,-
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь в её во сне".
Отдельные штрихи к портрету женщины, правда, можно увидеть в стихотворении "Цирцея".
"... Бледно-рыжее золото кос,
Зелень глаз и аттический нос -
...Всё прекрасно в тебе: и рука,
... И сияющий локоть и шея!
Я горжусь лишь плечами твоими,
Да пушком апельсинным меж ними,
По спине убегающим в низ!".
В этих строках портрет заключён в словах "всё прекрасно в тебе" и это прекрасное перечисление с описанием частей тела, достаётся только лично автору и вместе с тем как-то очень сухо, без тени романтики и восхищения красотой. Можно сказать, что "Цирцея" была написана Буниным для себя, для личного, если можно сказать, пользования, носящее отчётное содержание о происшедшем. Такое сложилось у меня впечатление.
Из всех стихотворений И. Бунина мне удалось лишь найти одно, которое наибо- лее точно можно отнести к портретному образу. Таким стихотворением является "Рабыня", фрагмент, из которого позволяет представить в какой –то степени живой портрет рабыни.
"... С вящей жаждой вожделенья
Смотрит он, как ты прижалась,
Вся вперёд подавшись, в угол,
Как под желтым шелком остро
Встали маленькие груди,
Как сияет смуглый локоть,
Как смолисто пали кудри,
Вдоль ливийского лица,
На, котором чёрным солнцем
Светят радостно и знойно
Африканские глаза".
Совершенно иначе в стихотворениях портрет женщины, и её красоты отражены у А. Блока.
"Ты можешь опустить ресницы, Когда я прохожу ...",
или:
"Твои глаза ещё невинны,
Как цветик голубой,
И эти косы слишком длинны,
Для шляпки городской".
И эти строки звучат поверхностно, для портрета, если можно так сказать, о фрагментах из стихов.
Вот, например, стихотворение "Королевна»". Казалось бы, такому имени должен соответствовать ясно представляющий портрет:
"Не было, и нет, в подлунной
Белоснежней плеч.
Голос нежный, голос многострунный
Льстивая, смеющаяся речь".
И всё! Этих строк оказалось достаточно, чтобы с вдохновением продолжать стихосложение, без дальнейшего обращения к портрету Королевны! Удивительно!
Та же картина прослеживается и в изумительном по своему лирическому содержанию в знаменитом стихотворении "Незнакомка".
"И в каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
... Дыша духами и туманами,
И веют древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями
И в кольцах узкая рука".
И здесь нет портрета. Здесь только туманный образ, шелками схваченный, которого достаточно чтобы вдохновить поэта на дальнейшее содержание стиха, ничего общего, не имеющего с незнакомкой. Она служит только для восприятия яркого контраста с окружающей незнакомку обстановкой. В "Незнакомке" я вижу не портрет женщины, а облик самого поэта, для которого встреча с "Незнакомкой" служит только для душевного раздумья.
Кстати, не помню кто, но довольно язвительно сказал, что образ Незнакомки в первой части стихотворения, чем-то напоминает образ террористки. В самом деле, с чего это ей надо "... в каждый вечер, в час назначенный ..." медленно бродить меж пьяными в близи шлагбаумов?".
Но, тем не менее, в облике Незнакомки ярко просматривается образ самого поэта. Это, по-моему, подтверждается содержанием других стихотворных фрагментов:
"Их было много. Но одною
Чертой соединил их я,
Одной безумной красотою,
Чьё имя: страсть и жизнь моя".
Поэт ищет в женщине для себя только вдохновение и не более. И это грустно.
"Мне слабость этих рук знакома,
И эта шепчущая речь,
И стройной талии истома,
И матовость покатых плеч".
Поэтому ему так и не представилась возможность создать яркий, живой портрет-образ. И причину этого он сам раскрывает перед читателем:
"И те же ласки, те же речи,
Постылый трепет жадных уст,
И примелькавшиеся плечи ...
Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!"
Но музыкальность поэзии А. Блока, чувствительная лирика, которая без сомнения ставят поэта в ряд с величайшими поэтами на грани двадцатого века. Такая же картина прослеживается и в поэтическом творчестве А. Фета.
"Твой взор – открытый и бесстрашный,
Хотя душа твоя тиха,
Но в нём сияет рай вчерашний,
И соучастница греха ...".
Коротенький, как бы отчетный стишок.
Правда, в стихотворении "Она" А. Фету удаётся создать более реальный образ любимой.
"Две незабудки, два сапфира,
Её очей приветный взгляд
... её кудрей руно златое»
"Я говорю, что я люблю с тобою встречи
За голос ласковый, за нежный цвет ланит,
За блеск твоих кудрей, спадающих на плечи,
За свет, что в глубине твоих очей горит".
У Ф.Тютчева удалось разыскать только одно стихотворение, в котором запечатлёно короткое мгновение любовной минуты, со скудным намёком на портрет.
"Но есть сильней очарованья
Глаза, опущенные ниц,
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый тусклый огнь желанья".
Здесь, в этих строках, прослеживается только "сухой" факт констатации происшедшего события. И это у одного из величайших лирических поэтов 19 века?!
А в стихах М. Лермонтова мне так и не удалось найти строк, обращенных к женщине, в которых можно было увидеть её портрет.
Просмотрев стихи этих выдающихся поэтов, чья поэзия продолжает волновать своей поэтической свежестью, порождённую огромным талантом и, несомненно, будет продолжать волновать последующие поколения читателей, я всё же отмечаю в их творчестве нéчто общее. Это общее заключается в том, что тема женского портрета, пусть это будет только поэтический набросок в его поэтической форме, служит только для воспламенения поэтического импульса, способствующего к развитию дальнейшего течения стихотворения. И величина этого поэтического "поджига" всегда не велика, не более одного куплета. В то время как в "Пани Ирэне" и в "Сероглазочке" все пять куплетов стихотворения отданы восхищению поразительным сравнениям, которыми поэт одаривает свою возлюбленную, практически оставляя себе лишь малую толику большого душевного переживания, отказавшись в дальнейшем воспользоваться знаменитым пушкинским: "минута, и стихи свободно потекут".
Именно, короткое упоминание о присутствии в стихотворении женского образа: пусть это будет "мимолётное видение", или "неутолимый жар, открытые желанья", или когда, "ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело", пусть это будет "в кольцах узкая рука" или "девичий стан шелками схваченный" – все эти короткие штрихи дают мощный толчок для стимулирования продолжения, творческой деятельности. И в этом творческом порыве вдохновения как-то небрежно забывается о той, которая вам помогла, одарив частями своего тела или туалета, так возбудить в вас творческий порыв, поэт.
Я тщательно просмотрел все стихи вышеуказанных поэтов, но так и не встретил ни одного полного стихотворения, воспевающего женщину, её портретный облик, портрет, так образно, так ясно, как это имеет место в "Пани Ирэне" и "Сероглазочке".
В этих стихотворениях меньше метафор и больше эпитетов. Но какие метафоры? Это и "весна в повороте лица", и "ресниц утомлённый полёт", это "голос, звенящий хрусталь", эта и "головка цветущей акации" и, наконец "слова, голубая вуаль".
Есть ли что-либо сравнимое с ними - не знаю, я не встречал ничего подобного. Только в прозе, да и то в словах царя Соломона, посвящённые Суламифи, из "Песнь Песней". Вот два фрагмента:
Глава 4.
"О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими, волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои – как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока; - ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя – как столп Давидов, сооруженный для оружий, тысячи щитов весит на нём – все щиты сильных; два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущихся между лилиями. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе! Пленила ты сердце моё, сестра моя, невеста! Пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей! Сотовый мёд каплет из уст твоих, невеста; мёд и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей, подобно благоуханию Ливана! О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!"
Глава 6.
Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знамёнами. Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.
Глава 7.
"Оглянись, оглянись, Суламита! оглянись, оглянись, - и мы посмотрим на тебя ... .
О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой - круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твоё – ворох пшеницы, обставленный лилиями; два сосца твои – как два козлёнка, двойни серны; шея твоя – как столп из слоновой кости; глаза твои – озерки Есевонские, что у ворот Батраббима; нос твой – башня Ливанская, обращённая к Дамаску; голова твоя на тебе, как Кармил, и волосы на голове твоей, как пурпур; царь увлечён твоими кудрями. Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью! Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти. Подумал я; влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви её; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков; уста твои - как отличное вино".
Этим строкам любви более 3000 лет!
И после чтения этих строк я думаю, что хорошо бы «Песнь Песней» царя Соломона воспеть в стихотворной форме. Кто возьмётся за такой труд! Почему ни кто до сих пор не брался? Что затрудняет работу над таким трудом? Или мне просто неизвестно, быть может, кто-то уже проявил инициативу? Но для этого, безусловно, потребуется хотя бы некоторая доля поэтического мастерства, но и, конечно, вдохновение!
А может ли оно проявиться у поэта, воспевающего вдохновение другого лица, вдохновение царя Соломона?
Проходят века, тысячелетия, меняются условия обитания, быт, нравы, понятия ценностей и понятия прекрасного.
Можно представить себе как среагирует девушка в двадцать первом веке, когда к ней с признанием в любви прозвучат слова из "Песнь Песней" "... волосы твои как стадо коз ... зубы твои как стадо выстриженных овец ... шея твоя как столп их слоновой кости ... нос твой башня Ливанская ...". Но эти же слова, вкупе с остальными строками "Песнь Песней", являют собой неповторимый шедевр для нас, спустя 3000 лет! Потому, что, читая эти строки, мы мысленно переносимся в те далёкие времена, и начинаем подсознательно понимать ценности того времени, хотя некоторые из которых со временем уже давно поблекли и обесценились под неизбежной трансформацией нашего бытия.
Можно ли представить себе, что царь Соломон, объясняясь в любви, скажет: "... твои медно-змеиные волосы". Я думаю, что это невозможно, поскольку образ змеи и выстриженной овцы несопоставимы по своему восприятию ценностей для того времени.
Обращает на себя внимание и то, что текст "Песнь Песней" в подавляющем большинстве написан только метафорами, и что при чтении присутствие эпитетов просто незаметно, столь яркими и неожиданными оказываются Метафоры в этом 3000 - летнем лирическом творении.
Но время идёт и то, что совсем недавно для нас татуировка считалась признаком уголовной принадлежности, сегодня она красуется не только на телах певичек из шоу-бизнес среды, но и на теле именитых оперных Див, вовсе не вызывая шока. Трансформация бытия!
Что же не позволило до сих пор поэтам воспеть в стихотворной форме "Песнь Песней"? Я думаю, это, наверное, червь, сидящий в каждом поэте, который не позволяет ему приступить к начинанию. Тщеславие - вот имя этого червя. Оно, тщеславие, гложет поэта, оно требует от него непременной публикации написанного, оно не допускает критики, прикрываясь непониманием. Ну что поделать, такая уж стезя у пишущих. Этот червь сидит, кажется, и во мне.
Лишь только в прозе с большим и бережным сохранением лиризма удалось А. Куприну в рассказе "Суламифь" передать портрет Суламифи из "Песнь Песней".
И всё же остаётся неизменным, во всех просмотренных мною стихах, связанных с женщиной, какая-то нотка, вызывающая ощущения жалобы поэта на обделение любовью, любви, которой ему так хотелось, но, о которой он так и не мог в полную силу своих чувств рассказать. Во всём этом чувствуется проявление какого–то поэтического эгоизма. Возможно, я ошибаюсь, возможно, это только наиболее отчётливо проявляется в лирике у М. Лермонтова и у Ф. Фета, возможно. Но я не профессионал и даже же не искусствовед, я дилетант, а главное, что я это отчётливо понимаю и, разумеется, признаю.
Но меня по-прежнему продолжает восхищать та романтическая лиричность с тонким оттенком декадентства, которая позволила представить портреты Пани Ирэны и Сероглазочки так образно и так живо.
Каюсь, каюсь, каюсь! Червь тщеславия всё же пробудился во мне! Содержание "Песнь Песней", касающееся описания портрета возлюбленной, соблазнило меня любознательностью попробовать изложить, это одухотворённое любовью 3000 летней давности творение, в стихотворной форме. Передо мной стояла очень трудная задача не переложить в вольном изложении на стихотворную форму содержания "Песнь Песней", а максимально полностью использовать весь портретный лексикон 4-ой и 7- ой глав. Передать полностью все слова, относящиеся непосредственно к портрету, но, и воспроизвести, по возможности, последовательность слов в стихотворной форме в переводном звучании.
Постараться выбрать размерность стиха максимально, по моему представлению, передающего, по возможности, достоверно душевную поэтику воспевающей лиричности, а, главное, попытаться сохранить интонацию прозы в стихах. И ещё, исключить до минимума введения слов, не содержащихся в лексиконе 4-ой и 7-ой главах.
Те же слова, которые были мною, введены помимо содержащихся в указанных главах «Песнь Песней», выделены отдельно по месту расположения их в тексте, цветом.
Насколько удачна моя поэтическая "проба" - не мне судить. Однако считаю необходимым сказать, что буду продолжать совершенствовать эту "пробу", как в части стихосложения, так и в исключении фраз, обозначенных цветом.
Оглянись, оглянись, Суламита!
Оглянись, дай взглянуть на тебя!
Ты прекрасна, о, дщерь именитая!
Ты прекрасна возлюбленная моя!
Как прекрасны глаза твои голубиные,
Под кудрями пурпурных волос!
И прекрасны глаза твои – озерки Есевонские,
Как и башни Ливанской прекрасен твой нос!
Словно стриженных стадо овец из купальни,
Белоснежные зубы сияют твои.
И ланиты твои словно дольки граната,
И уста с алой лентою губ так любезны они.
Два сосца твоих, словно двóйня молоденьких серны,
Что пасутся меж лилий вдвоём.
Два сосца твоих это дóйной серны козлёнки,
Увлекают царя на теле твоём.
А в сандалиях ноги твои так прекрасны!
И художник не мало потратил труда!
Округление бёдер твоих – ожерелье,
О, возлюбленная, привлекательная моя!
Увлечённый твоими кудрями и мрамором шеи,
Как Кармил украшает головку твою,
Увлекает твоя миловидность, о дщерь именитая!
О, возлюбленная! Мёдом любви исхожу!
Этот стан твой похожий на пальму.
Виноградные кисти, как груди твои,
А живот, твой - круглая полная чаша,
С ароматным вином, невозможным найти!
Чрево – ворох пшеницы, обставленный лилиями!
От ноздрей твоих запах, как от яблоков весть!
И отличным вином нам из уст твоих не напиться.
О, возлюбленная, именитая моя дщерь!
О, возлюбленная моя, нет пятна на тебе, ты прекрасна!
Ты пленила сердце моё, о, сестра и невеста моя!
Одним взглядом очей и одним ожерельем на шее!
А из уст твоих каплет сотовый мёд, о, невеста, возлюбленная моя!
Ты прекрасна как Фрица о, дщерь именитая!
Уклони твои очи, потому, что они волнуют меня!
Ты грозна как полки со знамёнами, и любезна!
Как Иерусалим! О, возлюбленная моя!
О, как любезны ласки твои, сестра и невеста моя!
О, как много ласки твои, они лучше вина!
И пурпурные кудри твои увлекают царя!
Лучше всех ароматов благовоние мастей у тебя,
Комментарий.
При написании стихотворения, вместо слова "царь" в строке: "И отличным вином нам из уст твоих не напиться", использовано слово "нам". Такая замена допустима только для обращения от монарших особ. В тексте главы 7 такая замена приведена в первой строке: "Оглянись, оглянись, Суламита! Оглянись, оглянись, - и мы посмотрим на тебя ...". Здесь "мы" употребляется в смысле "я", т.е. обращение от царствующей особы - царя Соломона.
Все цветные вставки приходятся на конец соответствующей строки стиха. В данном случае они восполняют рифму. Однако две вставки ещё и усиливают эмоциональную сторону. К ним относятся: "Увлекают царя на теле твоём!" и "О, возлюбленная, Мёдом любви исхожу!" Я счёл необходимым в данных случаях усилить эмоциональную окраску четверостишия. В первом случае эта необходимость диктовалась эмоциональным, лирическим началом стиха и поэтому требовалось его и соответственно окончить. Во втором случае мне показалось, что первые строки звучат, не достаточно эмоционально, в нашем, современном понимании, и я решил их усилить.
В некоторых строках, для сохранения рифмы и стиля приходилось переставлять слова первоисточника, не искажая смысла самой фразы.
Ознакомившись содержанием пятой главы "Песнь песней", в которой некая женщина воспевает своего возлюбленного, у меня возникло желание сравнить тексты царя Соломона и тексты некой женщины.
Глава 5.
Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других: голова его-чистое золото; кудри его – волнистые, чёрные как ворон; глаза его – как голуби при потоках вод, купающихся в молоке, сидящие в довольствии; щёки его - цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его - лилии, источают текучую мирру; руки его - золотые кругляки, усаженные топазами; живот его - как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами; голени его - мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях; вид его подобен Ливану, величествен, как кедры; уста его - сладость, и весь он - любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!
Приведенный текст позволяет представить портрет возлюбленного достаточно ярко в сравнительных выражениях. Но в этом тексте нет обращения к возлюбленному и поэтому он, несмотря на поэтические сравнения, значительно уступает текстам глав 4,5,и 7-ой. Собственно говоря, это обращение к другим лицам, что подтверждается последней строкой: "Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!"
И здесь, в этом тексте, как и в предыдущем, преобладают метафоры и в них звучат порой наивная простота, присущая влюблённой юной девушки.
Однако, бессомнения, и это нужно отметить, что в "Песнь Песней" представлены яркие описания портретов обоего пола в исключительно эмоциональной форме.
И снова я не удержался. Тщеславие толкнуло меня попытаться изложить в стихотворной форме с максимальным сохранением стиля и слов главы 5.
Во что это вылилось не мне судить.
Мой возлюбленный бел и румян,
Лучше дéсяти тысяч других,
Голова его чистое золото.
И как ворон волнистые кудри его черны.
А глаза его словно голуби,
При потоках вод, что купаются в молоке,
Как цветник ароматный гряды благотворных растений.
Щёки, возлюбленного моего, прикоснутся ко мне.
Губы – лилии, источают текучую мирру,
И в топазах усаженные золотые руки его – кругляки,
А живот его - как изваяние,
Обложённый сапфирами по слоновой кости.
Вид его подобен Ливану,
И величественен он, словно кедр,
А голени его как столбы из мрамора
С золотыми подножьями у Ливанских стен!
А уста его это сладость,
И любезен весь он собой!
Вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!
Вот кто возлюбленный мой!
И ещё на что я невольно обратил внимание.
Сопоставляя содержание "Песнь Песней" с её лирическим богатством, обращенного к возлюбленной, библейское предание о сотворении женщины из ребра мужчины выглядит какой-то убогостью воображения. В этом библейском творении нет и намёка даже на скрытый романтизм в создании женского образа. Создаётся впечатление, что у всевышнего для сотворения женщины, не хватило то ли воображения, то ли под рукой достаточного материала.
Но вот, как сказано, в древнем Индийском эпосе, сотворение женщины оказалось не простым скороспелым делом, а потребовало вдохновения и широты воображения.
"Вначале, когда Тваштри (божественный творец) взялся за сотворение женщины, он обнаружил, что израсходовал весь материалы на создание мужчины и, что плотных материалов не осталось. Поразмыслив, он поступил так: взял округлость луны и изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюна и трепет листьев травы, гибкость тростника и прелесть цветка, лёгкость листьев и форму слонового хобота, взгляд лани и сплочённость пчелиного роя, весёлую радость солнечных лучей, плачь облаков и переменчивость ветра, робость зайца и тщеславие павлина, мягкость груди попугая и твёрдость алмаза, сладость мёда и свирепость тигра, жар огня и холод снега, болтовню сойки и воркование голубя, вероломство журавля и верность дикой утки и, смешав всё это, он сотворил женщину и дал её мужчине".
Как убого и беспомощно звучит библейское предание о сотворении женщины из ребра мужчины в сравнении с предложением Тваштри!
Какая россыпь аллегорий из Флоры и Фауны, предложенная Тваштри, может быть использована для сотворения портрета женщины! И какими, при этом поэтическими метаморфозами могут быть отображены черты характера, создаваемого портрета женщины!
Обращает внимание, что Тваштри не сам взялся сотворить женщину, а передал это процесс мужчине, предложив ему по своему усмотрению создать такой образ женщины, который бы отвечал его желанию. Сколько щедрости и свободы и, конечно же, романтики заключается в этом по истине щедром жесте Тваштри!
И опять текст Тваштри, который предложен мужчине, состоит исключительно из метафор! Что это? Особенность, присущая восточным народам или только былым временам древности? Я не могу ответить на этот вопрос. Он требует специального исследования, как и изучение, соотношения метафор и эпитетов в поэзии различных поэтов, принадлежащих различным национальностям.
Я попытался отобрать этот перечень метафор Флоры и Фауны, так как мне, кажется, наиболее точно они должны были отображать штрихи к портрету девушки и женщины. Разумеется, надо понимать, что эти штрихи к портрету являются исключительно рождённые моим воображением, моим пониманием романтического содержания, в приведенном Тваштри перечне. И только одному образу Тваштри я не нашел места в портрете женщины - это форме хобота слона: слишком большой предмет, слишком гибкий, но вряд ли можно сравнить его с гибкой фигурой женщины в нашем современном понимании. Вот эти штрихи к портрету:
Изящность фигуры: округлость луны, гибкость тростника.
Тело: мягкость груди попугая, прелесть цветка.
Волосы: изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюна.
Слова девушки: трепет листьев травы.
Взгляд девушки: взгляд лани, жар огня, весёлая радость солнечных лучей.
Любовь: сладость мёда, жар огня.
Походка девушки: лёгкость листьев.
Слёзы: плачь облаков.
Черты характера девушки: переменчивость ветра, робость зайца, болтовня сойки и воркование голубя.
Черты характера женщины: тщеславие павлина, вероломство журавля, свирепость тигра и твёрдость алмаза.
Черты характера любящей жены: верность дикой утки.
Не скрываю, моё тщеславие склонило меня воспользоваться предложением Тваштри! В конце концов, ведь я же мужчина, хотя и в слишком запоздалом возрасте, но для поэзии, а в моём случае, только для поэзии, я считаю "любви все возрасты покорны!". Поэтому решаюсь воспользоваться предложением Тваштри, и на его материале попытаться создать портрет. Выделенные чёрным цветом слова будут соответствовать всем тем словам, которые перечислены в подарке Тваштри Мужчине.
Портрет женщины.
Когда исчезла темь, тогда лишь боги появились.
И сотворён, потом был первый человек.
Один бог создал женщину, изъяв ребро мужчины,
Другой, Тваштри, решил: пусть изваяет образ женщины сам человек.
И подарил Тваштри ему букет из Фауны и Флоры.
И от подарка воспылал романтикой счастливый человек.
Он образ женщины создáл загадкой наделённый,
Чтоб с нею в мир отправиться любви, страданья и утех.
Она к нему пришла походкой легче листьев,
И вспыхнула любовь как сладость мёда и как жар огня.
И начал он ваять мечту, себе, подвластную царицу,
Со станом как тростник и с бёдрами, округлость у луны прося.
Пусть тело будет мягким, словно грудь у попугая,
Весёлой радостью, игрою солнечных лучей,
И цепкость усиков вьюнов пускай слегка напоминают
Ползучие растения с изгибами, как локоны у ней.
И пусть её дыханье, как травы чуть лёгкий трепет листьев,
На воркованье голубя слова похожи будут о любви,
Пусть робость зайца промелькнёт при первой встрече,
И сойки болтовня пусть прозвучит, как первые стихи.
Характер юности, подобен переменчивости ветра.
А слёзы девичьи, порой подобны плачу облаков,
У зрелой женщины в характере царит тщеславие павлина,
Порой свирепость тигра, а порой, алмаза твёрдость всем наперекор.
Для любящей жены, он выбрал верность утки,
Отбросив вероломство журавля.
Такой образ-портрет был создан человеком,
И с ним поспорить, кажется, нельзя.
Стихи А. Вертинского, "Песнь Песней" и широкий жест подарка Тваштри произвели на меня какое-то особенное впечатление. Мне казалось, что все эти три поэтических произведения, используя флору и фауну вполне достаточны для создания романтического портрета - образа человека. Но когда я к своему стыду понял, что для романтического создания портрета-образа человека, кроме фауны и флоры нужна вся палитра природы, поскольку человек сам является частью этой природы, оказалось, что Метафоры являются одними из ярких, если не единственным средством, с помощью, которых можно создавать поразительные по силе романтические образы -портреты человека. И тогда неживая природа: минералы, буйство стихии, горы, облака, архитектура и космические тела - всё может быть тем материалом, теми красками, которыми можно создать романтический портрет–образ человека в любой форме представления. Эмоциональная сила воздействия метафор и эпитетов может быть различной. Всё зависит от душевного состояния поэта, от охватившего вдохновения, его поэтического мастерства. Это в равной мере относится и к прозаику. Но эмоциональную силу воздействия метафор и эпитетов, в особенности применительно к созданию портретного образа, я вижу в том, что эпитеты являются раскраской портрета, в то время как метафоры одеждой. Возможно это не совсем удачное сравнение, но - "Он из Германии туманной привёз учёности плоды: вольнолюбивые мечты, дух пылкий и довольно странный, всегда восторженную речь и кудри, чёрные до плеч". Разве это не раскрашенный портрет Ленского? Или - "Очи чёрные, очи страстные, очи дивные и прекрасные!" разве эти глаза одноцветные? Я не проводил подсчёт, больше в стихах используется, эпитетов или метафор. Мне кажется, что в современной лирике всё же предпочтение отдаётся эпитетам, а метафоры больше использовались в прошлом и, в особенности в восточной лирике.
Впечатление, полученное от стихов А.Вертинского, побудили меня попробовать создать стихотворный портрет женщины с оттенком декадентства.
Портрет безымянной женщины
Памяти А. Вертинского, или жалкое подражание автору
Я влюблён в этот профиль, достойный жены фараона.
В лебединую юность балетно-воздушной Жизели,
И в изящные пальцы, творящих Шопена аккорды,
Опьяняющих песней волшебной весенней капели.
В этих страстных очах - в них миндальная прелесть,
А глаза с удлиненною тушью глазниц:
Они могут любить и любя ненавидеть,
Они могут пьянить опахалом ресниц.
Я душевно, смущён, околдован и рáспят,
От небесных напевов, опьяняющих слов,
От зовущих куда-то и так нежно манящих,
Не бояться коварных любовных оков.
Как хотелось коснуться щекой к воронёной, тяжёлой причёске,
Ощутить тонкий бархат пленительных рук,
Но увидел в улыбке презренье совсем не земное,
Сквозь кораллы зубов улыбающих губ.
И смеётся и дрáзнит жестоко природа,
В ослепительной бездне своей красоты,
Допускает к себе, но не дальше порога,
Разрешает дарить лишь надежду в мечты.
P.S.
Признаюсь, создать образ безымянной женщины с использованием максимально возможного количества метафор у меня не получилось, как я ни старался. А жаль! Видать, как говориться, не по Сеньке шапка!".
Удивительно, но получается, что только лишь в период "Серебряного века" русский поэтический гений впервые в стихотворной форме создал портрет женщины. Именно портрет!
Впрочем, предоставлю слово своему родственнику, проиллюстрировав его пением маэстро:
"Романтика портретов
Обращение к этой теме у меня возникло совершенно неожиданно и вместе с тем вполне естественно, когда познакомился с двумя песнями А.Н. Вертинского. Это были :
Сероглазочка
Я люблю вас моя Сероглазочка,
Золотая ошибка моя,
Вы, вечерняя русская сказочка,
Вы, листок из картины Гойя.
Я люблю ваши пальцы старинные,
Как у личностей старых мадонн,
Ваши волосы сказочно длинные,
И надменно ленивый поклон.
Я люблю ваши руки усталые,
Как у только, что снятых с крыльца,
Ваши детские губы коралловые,
И углы оскорблённого рта.
Я люблю этот блеск интонаций,
Этот голос - звенящий хрусталь,
И головку, цветущей акации,
И слова – голубую вуаль.
Как ясны, и так просты, и ласковы,
Вы, как будто бы месть затая,
Мою душу опутали сказкою,
Сумасшедшею сказкою дня,
Под напев ваших слов летаргических,
Умереть так легко и тепло,
В этой сказке смешной и трагической,
И конец, и начало светло!
и
Пани Ирэна
Я безумно боюсь золотистого плена,
Ваших медно-змеиных волос,
Я влюблён в ваше тонкое имя Ирэна,
И в следы ваших слёз, ваших слёз.
Я влюблён ваши тонкие польские руки,
В эту кровь голубых королей,
В эту бледность лица от восторга до муки,
Обожженного песней моей.
Разве можно забыть эти детские плечи,
Этот горько заплаканный рот,
И акцент вашей странно изысканно речи,
И ресниц утомлённый полёт.
А крылатые брови, а лоб Беатриче,
А весна в повороте лица,
О, как трудно любить в этом мире приличий,
О, как больно любить без конца.
И бледней и терпи и не смей увлекаться,
И зажав своё сердце в руке,
Осторожно уйти, навсегда отказаться,
И ещё улыбаться в тоске.
Не могу, не хочу, наконец, не желаю,
И приветствуя радостно плен,
Я со сцены вам сердце как мячик бросаю,
Ну, ловите, принцесса Ирэн!
В этих стихах меня покорила их лиричность, с оттенком утончённого аромата декадентства, позволяющего образно, портретно, представить ту, к которой обращал свои чувства поэт. Этот аромат декадентства царил в начале двадцатого века, королём которого, без всякого сомнения, был Игорь Северянинов. Именно его "Это было у моря" исполнял, как всегда, с блеском А. Вертинский. И, несомненно, аромат декадентства мог так ненавязчиво, так тонко и осторожно использовать только А. Вертинский, как в своих стихотворениях, так и при их исполнении.
Я впервые столкнулся со столь образным описанием портрета женщины в поэзии. Полностью признаюсь, что я не могу себя отнести, ни в коей мере, к знатоку поэзии, тем более, лирической, тем более, посвящённой исключительно женщине. Но тот, поразительно тонкий, и едва уловимый аромат декадентства, ощущающийся в сравнениях, приводимый в этих стихотворениях, поразил, меня.
Я отчётливо понимаю, что нет смысла подробно анализировать и перечислять эти сравнения из стихотворения "Сероглазочка", или из стихотворения "Пани Ирэна", потому, что этот процесс превратился бы в, практически, полное повторение стихотворений. Но, не смотря на это, я не могу удержать себя, чтобы не привести некоторые из этих сравнений; настолько они образны.
"Вы вечерняя русская сказочка" - как удивительно тепло и нежно звучат эти слова! Какая любовь к России, о воспоминании далёкого детства, звучат в словах "вечерняя сказочка"!
"Этот голос – звенящий хрусталь, и головку, цветущей акации" - какой тонкий аромат декадентства в голосе, как звенящий хрусталь и следом поразительная по реальности точность в сравнении с цветущей акацией.
Как естественно и образно звучат слова: "и ресниц, утомлённый полёт". А "весна в повороте лица" - как много содержат в себе эти три слова! В них всё: и восторг и любовь. От этих трёх фраз веет какой–то радостной воздушностью. Я не могу подобрать к этим словам что -то такое, что помогло бы мне успокоиться!
Я начал с какой-то поспешностью, как будто боясь опоздать, искать описания женского портрета в поэзии: Пушкина, Бунина, Блока, Тютчева, Фета и Лермонтова.
Я начал с А.Пушкина, но как ни старался так и не нашел того, что меня так интересовало. Это были стихи, воспевающие восхищение автора от увиденного, повторяя, по сути, разнообразие впечатлений, подобно "чудного мгновенья и гения чистой красоты".
"Лариса, я люблю твой смелый, вольный взор,
Неутолимый жар, открытые желанья,
И непрерывные лобзанья,
И страсти полный разговор,
Люблю горящих уст я вызовы немые,
Восторги быстрые, живые".
Но и эти строки, как и во множестве других стихотворений, не давали представить в полной мере портретный образ; всякий раз он оставался схематичным. Вместе с тем стихи были прекрасны, они были пронизаны любовью к тому образу, с которым поэт был знаком и воочию восхищался предметом своего обожания.
И только в одном стихотворении, "Калмычке" можно было представить лицо, и то в четырёх строках, но это не было лицо возлюбленной, и потому, в каком тоне Пушкин описал внешность Калмычки, мне стало её жалко. Что Пушкину нужно было от неё?
"Твои глаза, конечно, узки,
И плосок нос и лоб широк,
Ты не лепечешь по-французски,
Ты шелком не сжимаешь ног ...".
Прочитав эти строки, так хочется язвительно спросить: ну, а если всё было бы не так?
Ну а у И. Бунина, чья поэтическая лирика отличается особенной чертой, чем-то схожей, как мне кажется, с прозой И. Тургенева своей лиричностью, можно ли найти в его стихотворении портрет женщины, какой он себе её представляет?
"Беру твою руку и долго смотрю на неё,
Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:
Вот в этой руке-всё твоё бытие,
Я всю тебя чувствую-душу и тело ..."
Эти строки позволяют понять чувство поэта, через прикосновение к руке, но по этим строкам портрет представить читателю также не представляется возможным, как и при чтении фрагмента другого стихотворения.
"...Она лежала на спине,
Нагие, раздвоивши груди,-
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь в её во сне".
Отдельные штрихи к портрету женщины, правда, можно увидеть в стихотворении "Цирцея".
"... Бледно-рыжее золото кос,
Зелень глаз и аттический нос -
...Всё прекрасно в тебе: и рука,
... И сияющий локоть и шея!
Я горжусь лишь плечами твоими,
Да пушком апельсинным меж ними,
По спине убегающим в низ!".
В этих строках портрет заключён в словах "всё прекрасно в тебе" и это прекрасное перечисление с описанием частей тела, достаётся только лично автору и вместе с тем как-то очень сухо, без тени романтики и восхищения красотой. Можно сказать, что "Цирцея" была написана Буниным для себя, для личного, если можно сказать, пользования, носящее отчётное содержание о происшедшем. Такое сложилось у меня впечатление.
Из всех стихотворений И. Бунина мне удалось лишь найти одно, которое наибо- лее точно можно отнести к портретному образу. Таким стихотворением является "Рабыня", фрагмент, из которого позволяет представить в какой –то степени живой портрет рабыни.
"... С вящей жаждой вожделенья
Смотрит он, как ты прижалась,
Вся вперёд подавшись, в угол,
Как под желтым шелком остро
Встали маленькие груди,
Как сияет смуглый локоть,
Как смолисто пали кудри,
Вдоль ливийского лица,
На, котором чёрным солнцем
Светят радостно и знойно
Африканские глаза".
Совершенно иначе в стихотворениях портрет женщины, и её красоты отражены у А. Блока.
"Ты можешь опустить ресницы, Когда я прохожу ...",
или:
"Твои глаза ещё невинны,
Как цветик голубой,
И эти косы слишком длинны,
Для шляпки городской".
И эти строки звучат поверхностно, для портрета, если можно так сказать, о фрагментах из стихов.
Вот, например, стихотворение "Королевна»". Казалось бы, такому имени должен соответствовать ясно представляющий портрет:
"Не было, и нет, в подлунной
Белоснежней плеч.
Голос нежный, голос многострунный
Льстивая, смеющаяся речь".
И всё! Этих строк оказалось достаточно, чтобы с вдохновением продолжать стихосложение, без дальнейшего обращения к портрету Королевны! Удивительно!
Та же картина прослеживается и в изумительном по своему лирическому содержанию в знаменитом стихотворении "Незнакомка".
"И в каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
... Дыша духами и туманами,
И веют древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями
И в кольцах узкая рука".
И здесь нет портрета. Здесь только туманный образ, шелками схваченный, которого достаточно чтобы вдохновить поэта на дальнейшее содержание стиха, ничего общего, не имеющего с незнакомкой. Она служит только для восприятия яркого контраста с окружающей незнакомку обстановкой. В "Незнакомке" я вижу не портрет женщины, а облик самого поэта, для которого встреча с "Незнакомкой" служит только для душевного раздумья.
Кстати, не помню кто, но довольно язвительно сказал, что образ Незнакомки в первой части стихотворения, чем-то напоминает образ террористки. В самом деле, с чего это ей надо "... в каждый вечер, в час назначенный ..." медленно бродить меж пьяными в близи шлагбаумов?".
Но, тем не менее, в облике Незнакомки ярко просматривается образ самого поэта. Это, по-моему, подтверждается содержанием других стихотворных фрагментов:
"Их было много. Но одною
Чертой соединил их я,
Одной безумной красотою,
Чьё имя: страсть и жизнь моя".
Поэт ищет в женщине для себя только вдохновение и не более. И это грустно.
"Мне слабость этих рук знакома,
И эта шепчущая речь,
И стройной талии истома,
И матовость покатых плеч".
Поэтому ему так и не представилась возможность создать яркий, живой портрет-образ. И причину этого он сам раскрывает перед читателем:
"И те же ласки, те же речи,
Постылый трепет жадных уст,
И примелькавшиеся плечи ...
Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!"
Но музыкальность поэзии А. Блока, чувствительная лирика, которая без сомнения ставят поэта в ряд с величайшими поэтами на грани двадцатого века. Такая же картина прослеживается и в поэтическом творчестве А. Фета.
"Твой взор – открытый и бесстрашный,
Хотя душа твоя тиха,
Но в нём сияет рай вчерашний,
И соучастница греха ...".
Коротенький, как бы отчетный стишок.
Правда, в стихотворении "Она" А. Фету удаётся создать более реальный образ любимой.
"Две незабудки, два сапфира,
Её очей приветный взгляд
... её кудрей руно златое»
"Я говорю, что я люблю с тобою встречи
За голос ласковый, за нежный цвет ланит,
За блеск твоих кудрей, спадающих на плечи,
За свет, что в глубине твоих очей горит".
У Ф.Тютчева удалось разыскать только одно стихотворение, в котором запечатлёно короткое мгновение любовной минуты, со скудным намёком на портрет.
"Но есть сильней очарованья
Глаза, опущенные ниц,
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый тусклый огнь желанья".
Здесь, в этих строках, прослеживается только "сухой" факт констатации происшедшего события. И это у одного из величайших лирических поэтов 19 века?!
А в стихах М. Лермонтова мне так и не удалось найти строк, обращенных к женщине, в которых можно было увидеть её портрет.
Просмотрев стихи этих выдающихся поэтов, чья поэзия продолжает волновать своей поэтической свежестью, порождённую огромным талантом и, несомненно, будет продолжать волновать последующие поколения читателей, я всё же отмечаю в их творчестве нéчто общее. Это общее заключается в том, что тема женского портрета, пусть это будет только поэтический набросок в его поэтической форме, служит только для воспламенения поэтического импульса, способствующего к развитию дальнейшего течения стихотворения. И величина этого поэтического "поджига" всегда не велика, не более одного куплета. В то время как в "Пани Ирэне" и в "Сероглазочке" все пять куплетов стихотворения отданы восхищению поразительным сравнениям, которыми поэт одаривает свою возлюбленную, практически оставляя себе лишь малую толику большого душевного переживания, отказавшись в дальнейшем воспользоваться знаменитым пушкинским: "минута, и стихи свободно потекут".
Именно, короткое упоминание о присутствии в стихотворении женского образа: пусть это будет "мимолётное видение", или "неутолимый жар, открытые желанья", или когда, "ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело", пусть это будет "в кольцах узкая рука" или "девичий стан шелками схваченный" – все эти короткие штрихи дают мощный толчок для стимулирования продолжения, творческой деятельности. И в этом творческом порыве вдохновения как-то небрежно забывается о той, которая вам помогла, одарив частями своего тела или туалета, так возбудить в вас творческий порыв, поэт.
Я тщательно просмотрел все стихи вышеуказанных поэтов, но так и не встретил ни одного полного стихотворения, воспевающего женщину, её портретный облик, портрет, так образно, так ясно, как это имеет место в "Пани Ирэне" и "Сероглазочке".
В этих стихотворениях меньше метафор и больше эпитетов. Но какие метафоры? Это и "весна в повороте лица", и "ресниц утомлённый полёт", это "голос, звенящий хрусталь", эта и "головка цветущей акации" и, наконец "слова, голубая вуаль".
Есть ли что-либо сравнимое с ними - не знаю, я не встречал ничего подобного. Только в прозе, да и то в словах царя Соломона, посвящённые Суламифи, из "Песнь Песней". Вот два фрагмента:
Глава 4.
"О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими, волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои – как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока; - ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя – как столп Давидов, сооруженный для оружий, тысячи щитов весит на нём – все щиты сильных; два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущихся между лилиями. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе! Пленила ты сердце моё, сестра моя, невеста! Пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей! Сотовый мёд каплет из уст твоих, невеста; мёд и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей, подобно благоуханию Ливана! О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!"
Глава 6.
Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знамёнами. Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.
Глава 7.
"Оглянись, оглянись, Суламита! оглянись, оглянись, - и мы посмотрим на тебя ... .
О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой - круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твоё – ворох пшеницы, обставленный лилиями; два сосца твои – как два козлёнка, двойни серны; шея твоя – как столп из слоновой кости; глаза твои – озерки Есевонские, что у ворот Батраббима; нос твой – башня Ливанская, обращённая к Дамаску; голова твоя на тебе, как Кармил, и волосы на голове твоей, как пурпур; царь увлечён твоими кудрями. Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью! Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти. Подумал я; влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви её; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков; уста твои - как отличное вино".
Этим строкам любви более 3000 лет!
И после чтения этих строк я думаю, что хорошо бы «Песнь Песней» царя Соломона воспеть в стихотворной форме. Кто возьмётся за такой труд! Почему ни кто до сих пор не брался? Что затрудняет работу над таким трудом? Или мне просто неизвестно, быть может, кто-то уже проявил инициативу? Но для этого, безусловно, потребуется хотя бы некоторая доля поэтического мастерства, но и, конечно, вдохновение!
А может ли оно проявиться у поэта, воспевающего вдохновение другого лица, вдохновение царя Соломона?
Проходят века, тысячелетия, меняются условия обитания, быт, нравы, понятия ценностей и понятия прекрасного.
Можно представить себе как среагирует девушка в двадцать первом веке, когда к ней с признанием в любви прозвучат слова из "Песнь Песней" "... волосы твои как стадо коз ... зубы твои как стадо выстриженных овец ... шея твоя как столп их слоновой кости ... нос твой башня Ливанская ...". Но эти же слова, вкупе с остальными строками "Песнь Песней", являют собой неповторимый шедевр для нас, спустя 3000 лет! Потому, что, читая эти строки, мы мысленно переносимся в те далёкие времена, и начинаем подсознательно понимать ценности того времени, хотя некоторые из которых со временем уже давно поблекли и обесценились под неизбежной трансформацией нашего бытия.
Можно ли представить себе, что царь Соломон, объясняясь в любви, скажет: "... твои медно-змеиные волосы". Я думаю, что это невозможно, поскольку образ змеи и выстриженной овцы несопоставимы по своему восприятию ценностей для того времени.
Обращает на себя внимание и то, что текст "Песнь Песней" в подавляющем большинстве написан только метафорами, и что при чтении присутствие эпитетов просто незаметно, столь яркими и неожиданными оказываются Метафоры в этом 3000 - летнем лирическом творении.
Но время идёт и то, что совсем недавно для нас татуировка считалась признаком уголовной принадлежности, сегодня она красуется не только на телах певичек из шоу-бизнес среды, но и на теле именитых оперных Див, вовсе не вызывая шока. Трансформация бытия!
Что же не позволило до сих пор поэтам воспеть в стихотворной форме "Песнь Песней"? Я думаю, это, наверное, червь, сидящий в каждом поэте, который не позволяет ему приступить к начинанию. Тщеславие - вот имя этого червя. Оно, тщеславие, гложет поэта, оно требует от него непременной публикации написанного, оно не допускает критики, прикрываясь непониманием. Ну что поделать, такая уж стезя у пишущих. Этот червь сидит, кажется, и во мне.
Лишь только в прозе с большим и бережным сохранением лиризма удалось А. Куприну в рассказе "Суламифь" передать портрет Суламифи из "Песнь Песней".
И всё же остаётся неизменным, во всех просмотренных мною стихах, связанных с женщиной, какая-то нотка, вызывающая ощущения жалобы поэта на обделение любовью, любви, которой ему так хотелось, но, о которой он так и не мог в полную силу своих чувств рассказать. Во всём этом чувствуется проявление какого–то поэтического эгоизма. Возможно, я ошибаюсь, возможно, это только наиболее отчётливо проявляется в лирике у М. Лермонтова и у Ф. Фета, возможно. Но я не профессионал и даже же не искусствовед, я дилетант, а главное, что я это отчётливо понимаю и, разумеется, признаю.
Но меня по-прежнему продолжает восхищать та романтическая лиричность с тонким оттенком декадентства, которая позволила представить портреты Пани Ирэны и Сероглазочки так образно и так живо.
Каюсь, каюсь, каюсь! Червь тщеславия всё же пробудился во мне! Содержание "Песнь Песней", касающееся описания портрета возлюбленной, соблазнило меня любознательностью попробовать изложить, это одухотворённое любовью 3000 летней давности творение, в стихотворной форме. Передо мной стояла очень трудная задача не переложить в вольном изложении на стихотворную форму содержания "Песнь Песней", а максимально полностью использовать весь портретный лексикон 4-ой и 7- ой глав. Передать полностью все слова, относящиеся непосредственно к портрету, но, и воспроизвести, по возможности, последовательность слов в стихотворной форме в переводном звучании.
Постараться выбрать размерность стиха максимально, по моему представлению, передающего, по возможности, достоверно душевную поэтику воспевающей лиричности, а, главное, попытаться сохранить интонацию прозы в стихах. И ещё, исключить до минимума введения слов, не содержащихся в лексиконе 4-ой и 7-ой главах.
Те же слова, которые были мною, введены помимо содержащихся в указанных главах «Песнь Песней», выделены отдельно по месту расположения их в тексте, цветом.
Насколько удачна моя поэтическая "проба" - не мне судить. Однако считаю необходимым сказать, что буду продолжать совершенствовать эту "пробу", как в части стихосложения, так и в исключении фраз, обозначенных цветом.
Оглянись, оглянись, Суламита!
Оглянись, дай взглянуть на тебя!
Ты прекрасна, о, дщерь именитая!
Ты прекрасна возлюбленная моя!
Как прекрасны глаза твои голубиные,
Под кудрями пурпурных волос!
И прекрасны глаза твои – озерки Есевонские,
Как и башни Ливанской прекрасен твой нос!
Словно стриженных стадо овец из купальни,
Белоснежные зубы сияют твои.
И ланиты твои словно дольки граната,
И уста с алой лентою губ так любезны они.
Два сосца твоих, словно двóйня молоденьких серны,
Что пасутся меж лилий вдвоём.
Два сосца твоих это дóйной серны козлёнки,
Увлекают царя на теле твоём.
А в сандалиях ноги твои так прекрасны!
И художник не мало потратил труда!
Округление бёдер твоих – ожерелье,
О, возлюбленная, привлекательная моя!
Увлечённый твоими кудрями и мрамором шеи,
Как Кармил украшает головку твою,
Увлекает твоя миловидность, о дщерь именитая!
О, возлюбленная! Мёдом любви исхожу!
Этот стан твой похожий на пальму.
Виноградные кисти, как груди твои,
А живот, твой - круглая полная чаша,
С ароматным вином, невозможным найти!
Чрево – ворох пшеницы, обставленный лилиями!
От ноздрей твоих запах, как от яблоков весть!
И отличным вином нам из уст твоих не напиться.
О, возлюбленная, именитая моя дщерь!
О, возлюбленная моя, нет пятна на тебе, ты прекрасна!
Ты пленила сердце моё, о, сестра и невеста моя!
Одним взглядом очей и одним ожерельем на шее!
А из уст твоих каплет сотовый мёд, о, невеста, возлюбленная моя!
Ты прекрасна как Фрица о, дщерь именитая!
Уклони твои очи, потому, что они волнуют меня!
Ты грозна как полки со знамёнами, и любезна!
Как Иерусалим! О, возлюбленная моя!
О, как любезны ласки твои, сестра и невеста моя!
О, как много ласки твои, они лучше вина!
И пурпурные кудри твои увлекают царя!
Лучше всех ароматов благовоние мастей у тебя,
Комментарий.
При написании стихотворения, вместо слова "царь" в строке: "И отличным вином нам из уст твоих не напиться", использовано слово "нам". Такая замена допустима только для обращения от монарших особ. В тексте главы 7 такая замена приведена в первой строке: "Оглянись, оглянись, Суламита! Оглянись, оглянись, - и мы посмотрим на тебя ...". Здесь "мы" употребляется в смысле "я", т.е. обращение от царствующей особы - царя Соломона.
Все цветные вставки приходятся на конец соответствующей строки стиха. В данном случае они восполняют рифму. Однако две вставки ещё и усиливают эмоциональную сторону. К ним относятся: "Увлекают царя на теле твоём!" и "О, возлюбленная, Мёдом любви исхожу!" Я счёл необходимым в данных случаях усилить эмоциональную окраску четверостишия. В первом случае эта необходимость диктовалась эмоциональным, лирическим началом стиха и поэтому требовалось его и соответственно окончить. Во втором случае мне показалось, что первые строки звучат, не достаточно эмоционально, в нашем, современном понимании, и я решил их усилить.
В некоторых строках, для сохранения рифмы и стиля приходилось переставлять слова первоисточника, не искажая смысла самой фразы.
Ознакомившись содержанием пятой главы "Песнь песней", в которой некая женщина воспевает своего возлюбленного, у меня возникло желание сравнить тексты царя Соломона и тексты некой женщины.
Глава 5.
Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других: голова его-чистое золото; кудри его – волнистые, чёрные как ворон; глаза его – как голуби при потоках вод, купающихся в молоке, сидящие в довольствии; щёки его - цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его - лилии, источают текучую мирру; руки его - золотые кругляки, усаженные топазами; живот его - как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами; голени его - мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях; вид его подобен Ливану, величествен, как кедры; уста его - сладость, и весь он - любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!
Приведенный текст позволяет представить портрет возлюбленного достаточно ярко в сравнительных выражениях. Но в этом тексте нет обращения к возлюбленному и поэтому он, несмотря на поэтические сравнения, значительно уступает текстам глав 4,5,и 7-ой. Собственно говоря, это обращение к другим лицам, что подтверждается последней строкой: "Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!"
И здесь, в этом тексте, как и в предыдущем, преобладают метафоры и в них звучат порой наивная простота, присущая влюблённой юной девушки.
Однако, бессомнения, и это нужно отметить, что в "Песнь Песней" представлены яркие описания портретов обоего пола в исключительно эмоциональной форме.
И снова я не удержался. Тщеславие толкнуло меня попытаться изложить в стихотворной форме с максимальным сохранением стиля и слов главы 5.
Во что это вылилось не мне судить.
Мой возлюбленный бел и румян,
Лучше дéсяти тысяч других,
Голова его чистое золото.
И как ворон волнистые кудри его черны.
А глаза его словно голуби,
При потоках вод, что купаются в молоке,
Как цветник ароматный гряды благотворных растений.
Щёки, возлюбленного моего, прикоснутся ко мне.
Губы – лилии, источают текучую мирру,
И в топазах усаженные золотые руки его – кругляки,
А живот его - как изваяние,
Обложённый сапфирами по слоновой кости.
Вид его подобен Ливану,
И величественен он, словно кедр,
А голени его как столбы из мрамора
С золотыми подножьями у Ливанских стен!
А уста его это сладость,
И любезен весь он собой!
Вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!
Вот кто возлюбленный мой!
И ещё на что я невольно обратил внимание.
Сопоставляя содержание "Песнь Песней" с её лирическим богатством, обращенного к возлюбленной, библейское предание о сотворении женщины из ребра мужчины выглядит какой-то убогостью воображения. В этом библейском творении нет и намёка даже на скрытый романтизм в создании женского образа. Создаётся впечатление, что у всевышнего для сотворения женщины, не хватило то ли воображения, то ли под рукой достаточного материала.
Но вот, как сказано, в древнем Индийском эпосе, сотворение женщины оказалось не простым скороспелым делом, а потребовало вдохновения и широты воображения.
"Вначале, когда Тваштри (божественный творец) взялся за сотворение женщины, он обнаружил, что израсходовал весь материалы на создание мужчины и, что плотных материалов не осталось. Поразмыслив, он поступил так: взял округлость луны и изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюна и трепет листьев травы, гибкость тростника и прелесть цветка, лёгкость листьев и форму слонового хобота, взгляд лани и сплочённость пчелиного роя, весёлую радость солнечных лучей, плачь облаков и переменчивость ветра, робость зайца и тщеславие павлина, мягкость груди попугая и твёрдость алмаза, сладость мёда и свирепость тигра, жар огня и холод снега, болтовню сойки и воркование голубя, вероломство журавля и верность дикой утки и, смешав всё это, он сотворил женщину и дал её мужчине".
Как убого и беспомощно звучит библейское предание о сотворении женщины из ребра мужчины в сравнении с предложением Тваштри!
Какая россыпь аллегорий из Флоры и Фауны, предложенная Тваштри, может быть использована для сотворения портрета женщины! И какими, при этом поэтическими метаморфозами могут быть отображены черты характера, создаваемого портрета женщины!
Обращает внимание, что Тваштри не сам взялся сотворить женщину, а передал это процесс мужчине, предложив ему по своему усмотрению создать такой образ женщины, который бы отвечал его желанию. Сколько щедрости и свободы и, конечно же, романтики заключается в этом по истине щедром жесте Тваштри!
И опять текст Тваштри, который предложен мужчине, состоит исключительно из метафор! Что это? Особенность, присущая восточным народам или только былым временам древности? Я не могу ответить на этот вопрос. Он требует специального исследования, как и изучение, соотношения метафор и эпитетов в поэзии различных поэтов, принадлежащих различным национальностям.
Я попытался отобрать этот перечень метафор Флоры и Фауны, так как мне, кажется, наиболее точно они должны были отображать штрихи к портрету девушки и женщины. Разумеется, надо понимать, что эти штрихи к портрету являются исключительно рождённые моим воображением, моим пониманием романтического содержания, в приведенном Тваштри перечне. И только одному образу Тваштри я не нашел места в портрете женщины - это форме хобота слона: слишком большой предмет, слишком гибкий, но вряд ли можно сравнить его с гибкой фигурой женщины в нашем современном понимании. Вот эти штрихи к портрету:
Изящность фигуры: округлость луны, гибкость тростника.
Тело: мягкость груди попугая, прелесть цветка.
Волосы: изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюна.
Слова девушки: трепет листьев травы.
Взгляд девушки: взгляд лани, жар огня, весёлая радость солнечных лучей.
Любовь: сладость мёда, жар огня.
Походка девушки: лёгкость листьев.
Слёзы: плачь облаков.
Черты характера девушки: переменчивость ветра, робость зайца, болтовня сойки и воркование голубя.
Черты характера женщины: тщеславие павлина, вероломство журавля, свирепость тигра и твёрдость алмаза.
Черты характера любящей жены: верность дикой утки.
Не скрываю, моё тщеславие склонило меня воспользоваться предложением Тваштри! В конце концов, ведь я же мужчина, хотя и в слишком запоздалом возрасте, но для поэзии, а в моём случае, только для поэзии, я считаю "любви все возрасты покорны!". Поэтому решаюсь воспользоваться предложением Тваштри, и на его материале попытаться создать портрет. Выделенные чёрным цветом слова будут соответствовать всем тем словам, которые перечислены в подарке Тваштри Мужчине.
Портрет женщины.
Когда исчезла темь, тогда лишь боги появились.
И сотворён, потом был первый человек.
Один бог создал женщину, изъяв ребро мужчины,
Другой, Тваштри, решил: пусть изваяет образ женщины сам человек.
И подарил Тваштри ему букет из Фауны и Флоры.
И от подарка воспылал романтикой счастливый человек.
Он образ женщины создáл загадкой наделённый,
Чтоб с нею в мир отправиться любви, страданья и утех.
Она к нему пришла походкой легче листьев,
И вспыхнула любовь как сладость мёда и как жар огня.
И начал он ваять мечту, себе, подвластную царицу,
Со станом как тростник и с бёдрами, округлость у луны прося.
Пусть тело будет мягким, словно грудь у попугая,
Весёлой радостью, игрою солнечных лучей,
И цепкость усиков вьюнов пускай слегка напоминают
Ползучие растения с изгибами, как локоны у ней.
И пусть её дыханье, как травы чуть лёгкий трепет листьев,
На воркованье голубя слова похожи будут о любви,
Пусть робость зайца промелькнёт при первой встрече,
И сойки болтовня пусть прозвучит, как первые стихи.
Характер юности, подобен переменчивости ветра.
А слёзы девичьи, порой подобны плачу облаков,
У зрелой женщины в характере царит тщеславие павлина,
Порой свирепость тигра, а порой, алмаза твёрдость всем наперекор.
Для любящей жены, он выбрал верность утки,
Отбросив вероломство журавля.
Такой образ-портрет был создан человеком,
И с ним поспорить, кажется, нельзя.
Стихи А. Вертинского, "Песнь Песней" и широкий жест подарка Тваштри произвели на меня какое-то особенное впечатление. Мне казалось, что все эти три поэтических произведения, используя флору и фауну вполне достаточны для создания романтического портрета - образа человека. Но когда я к своему стыду понял, что для романтического создания портрета-образа человека, кроме фауны и флоры нужна вся палитра природы, поскольку человек сам является частью этой природы, оказалось, что Метафоры являются одними из ярких, если не единственным средством, с помощью, которых можно создавать поразительные по силе романтические образы -портреты человека. И тогда неживая природа: минералы, буйство стихии, горы, облака, архитектура и космические тела - всё может быть тем материалом, теми красками, которыми можно создать романтический портрет–образ человека в любой форме представления. Эмоциональная сила воздействия метафор и эпитетов может быть различной. Всё зависит от душевного состояния поэта, от охватившего вдохновения, его поэтического мастерства. Это в равной мере относится и к прозаику. Но эмоциональную силу воздействия метафор и эпитетов, в особенности применительно к созданию портретного образа, я вижу в том, что эпитеты являются раскраской портрета, в то время как метафоры одеждой. Возможно это не совсем удачное сравнение, но - "Он из Германии туманной привёз учёности плоды: вольнолюбивые мечты, дух пылкий и довольно странный, всегда восторженную речь и кудри, чёрные до плеч". Разве это не раскрашенный портрет Ленского? Или - "Очи чёрные, очи страстные, очи дивные и прекрасные!" разве эти глаза одноцветные? Я не проводил подсчёт, больше в стихах используется, эпитетов или метафор. Мне кажется, что в современной лирике всё же предпочтение отдаётся эпитетам, а метафоры больше использовались в прошлом и, в особенности в восточной лирике.
Впечатление, полученное от стихов А.Вертинского, побудили меня попробовать создать стихотворный портрет женщины с оттенком декадентства.
Портрет безымянной женщины
Памяти А. Вертинского, или жалкое подражание автору
Я влюблён в этот профиль, достойный жены фараона.
В лебединую юность балетно-воздушной Жизели,
И в изящные пальцы, творящих Шопена аккорды,
Опьяняющих песней волшебной весенней капели.
В этих страстных очах - в них миндальная прелесть,
А глаза с удлиненною тушью глазниц:
Они могут любить и любя ненавидеть,
Они могут пьянить опахалом ресниц.
Я душевно, смущён, околдован и рáспят,
От небесных напевов, опьяняющих слов,
От зовущих куда-то и так нежно манящих,
Не бояться коварных любовных оков.
Как хотелось коснуться щекой к воронёной, тяжёлой причёске,
Ощутить тонкий бархат пленительных рук,
Но увидел в улыбке презренье совсем не земное,
Сквозь кораллы зубов улыбающих губ.
И смеётся и дрáзнит жестоко природа,
В ослепительной бездне своей красоты,
Допускает к себе, но не дальше порога,
Разрешает дарить лишь надежду в мечты.
P.S.
Признаюсь, создать образ безымянной женщины с использованием максимально возможного количества метафор у меня не получилось, как я ни старался. А жаль! Видать, как говориться, не по Сеньке шапка!".
