Человек из Лангинкоски
- Вы бывали в Лангинкоски?
- Это Вы о финской даче Александра III?
- Да, о ней. Ну так как, бывали?
- Я-то?..
- А хотите мы прямо сейчас там окажемся?
- Ну, знаете ли...
Гранитная крошка похрустывала под нашими ногами когда мы спускались к небольшой площади перед дачей. Серые уличные скамейки, установленные у валуна в центре площади, были свободны. Это наверное оттого, что посетителей кроме нас в этот час на даче не было. А может скамейки вообще были избыточны перед дальнейшим спуском по десятку ступеней? Или после подъёма обратно? В любом случае, показавшийся излишним комфорт, обратил на себя внимание. С другой стороны, посидеть и отдохнуть, осмотреться с гранитной твердью за спиной наверное приятно. Где теперь ощутишь такую защиту? В этом наверное дело, а не просто в комфорте.
Мы оглядели хозяйственные постройки, усыпанные красными щепками подобия газонов и направились к деревянной ширме, служившей оградой и воротами перед также деревянным мостом к самой даче. Ворота были гостеприимно открыты. А мост... Он стоял на каменном дне, отшлифованном наверное ещё ледниками. Вот это отшлифованное каменное дно порогов Лангинкоски потом не раз удивит своей нереальностью.
Воды было мало. Но деревянные конструкции моста, предназначенные для противостояния льду, свидетельствовали о предусмотрительности архитектора, хорошо знавшего суровый нрав здешней природы.
- Кто это всё проектировал?
- Потом спросим. В музее.
Музеем оказалась сама императорская дача — строение из тёмно-коричневого бруса с открытой террасой, чердачным, как потом выяснилось, жилым помещением, как гриб накрытое тяжеловесной, с точки зрения пропорций, крышей. Окна и двери обрамлялись светлыми наличниками, а сами оконные переплёты были достаточно оригинального вида — шестиугольники и треугольники как по направляющим въехали в вертикальные створки окон и дверей да так и остались там уже более чем на столетие. Где ещё такое увидишь?..
На террасе, обращённой к реке Кюмийоки, стояла ещё более светлая чем наличники мебель. Это были столы, стулья и диваны изгибом напоминавшие финские сани. И не только изгибом, но и тонкими планочками, формировавшими этот изгиб как и поверхность столов. Если бы планочки были шире и были бы окрашены в белый цвет, стулья и диваны были бы похожи на ленинградские садовые скамейки. А так нет, определённо есть сходство с финскими санями. Людей с ними до сих пор можно зимой встретить в этих местах. И наверное не только в этих. Казалось, сядешь на такой стул, кто-нибудь подойдёт сзади, оттолкнётся ногой и мы покатимся по заснеженному берегу Кюмийоки, а наш беззаботный хохот растворится в лесу.
- Можно ли ещё встретить финские сани в ЦПКиО?
- В Петербурге?
- Да, в нынешнем Петербурге?
- Не знаю... Просто не обращал внимания.
- А я помню их как главное развлечение в зимнем пионерлагере в Солнечном. Мы там до упаду рассекали на них по заснеженным лесным пригоркам, лихо маневрируя длинными гибкими железными полозьями.
- В каком году это было?
- Кажется, в году семьдесят пятом или шестом.
- Вам так это запомнилось?
- Да, за мной тогда приехал отец. Он почему-то забрал меня из лагеря на день или два раньше. Наверное в связи с днём рождения. Мы шли к электричке по искрящейся от яркого морозного солнца белой укатанной снежной дороге. Я в чём там гулял, в том и вернулся. Мы забыли там моё пальто. Помните тогда дети носили такие тяжелые пальто из драпа с меховыми воротниками из овчины?
- Да.
- Пришлось на следующий день туда вернуться. Поэтому и запомнил. Как запомнил белые эмалированные вёдра, полные какао со сгущённым молоком к завтраку...
Мы вошли в прихожую дачи. Русскоязычный экскурсовод вежливо предложил свои услуги, разрешил делать снимки без вспышки. Зал дачи показался огромным, подстать императору, чей портрет вместе с портретом императрицы по-хозяйски доминировал в этом явно главном помещении дачи. Массивный округлый белёный камин не оставлял сомнений в возможности согреть это огромное пространство.
- Вы представляете как они здесь собирались откушать рыбы, собственноручно приготовленной императрицей?
- Разумеется. А что это была за рыба?
- Как правило, крупный лосось. Его томили в сметане и в сбитых сливках, с сухариками, с розовым перцем...
- Запах наверное был на всю избу?...
- Да уж...
Из окна виднелись сидевшие на камнях порогов две крупные чайки. Видимо, рыба была где-то рядом.
- Чайки — птицы жестокие.
- Почему? Вам рыбу жалко?
- Рыбу? Нет. А вот их сородичей птиц — да. Помнится, в Юсуповском саду весной, когда снег уже стаял, а лёд на пруду был пористый и такого грязновато-серого цвета, две такие же точно крупные чайки убивали голубя.
- Зачем?
- Не знаю. Эта была пара чаек. Более крупная, наверное самец, этим, собственно, и занималась. А та, которая помельче, лишь наблюдала. Была безразлична. Это была такая форма соучастия. Понимаете?
- Хищники... Голубь-то как среди них оказался?
- Начала этой драмы я не видел, но голубь был ещё довольно прыткий, хотя и заметно, что раненый. Он всё пытался неуклюжими прыжками избежать методичных ударов чайки и всё хуже это у него получалось. Когда он уже только вздрагивал и пытался отползти, чайка периодически подходила к нему и наносила очередной смертоносный удар. Никому из окружающих не было дела до показательного убийства символа мира. Казалось, они этого не замечали.
- И что, добили, в итоге?
- Да. И разделали на части. Остались только перья и кости. А жизнь вокруг шла своим чередом...
- И это на фоне красоты Юсуповского сада...
- Весной она, конечно, ещё не проснулась, но, в общем, да, Вы правы, на фоне красоты в самом центре Петербурга. Как-то это всё странно...
- А Вы заметили, что здесь на даче в Лангинкоски всё подчёркнуто скромно, как-то даже противоположно петербургской вычурности?
- Разве что эти лампы из Парижа и Петербурга... А так, да, берёзовая мебель, занавески и скатерти льняные, почтовая марка с Александром III за 3 копейки... Экскурсовод говорит, что война этих мест не тронула и всё практически осталось как было изначально построено.
- Какой это был год?
- 1888 – 1889.
- Удивительно!
- Почему?
- В это же время на другой, южной стороне Петербурга разночинная молодёжь увлеклась пробежками в Павловском парке. Говорят, скачки послужили подсказкой. Эти молодые люди, фактически, дали России олимпийскую перспективу. Как Вы думаете, знал ли об этом император?
- Думаю, нет. Некому было доложить. Дворянство было герметично в своём мире морских прогулок, скачек и лаун-тенниса. Такая отдушина как Лангинкоски не решала эту проблему.
- Ещё одна показательная иллюзия. Неброская на вид. Как та драма с чайками в Юсуповском саду?
- Неброская драма? Ну да, из жизни птиц. Никому это неинтересно. Как неинтересен отсутствующий лёд, на который рассчитан мост... Но есть признаки иллюзорности этой неброскости.
- Какие?
- Вы заметили трельяж из драгоценной карельской берёзы в боковой комнатке императрицы? Пойдёмте, нас приглашают на второй этаж и там мы увидим ещё образцы такой мебели, которая маскируется фоном тёсаных стен и ещё кое что.
По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж, где нам показали покои охраны, детскую и главную спальню. Действительно, карельскую берёзу шкафа с зеркалом в виде замочной скважины и туалетного столика тоже с зеркалом сразу было и не распознать как и такой же материал другого шкафа этажом ниже. А вот какие-то декоративные вставки на предметах мебели главной спальни привлекали внимание. Из чего они были сделаны? Экскурсовод затруднился с ответом и пригласил директора. Директор по-фински объяснил, что это расписная керамика. Кто же это сделал? Оказалось те, кто и создал всю дачу — архитекторы Себастьян Грипенберг, Магнус Шерфбек, Жак Аренберг.
- Жак?
- Да, да, экскурсовод мне так и написал на память на бумажке.
- Пусть будет Жак... Экскурсовода почему-то раньше никто не спрашивал про декоративные вставки.
- Можно улыбнуться, но стиль скромностью не проймёшь.
- Это точно.
Походив по второму этажу и послушав экскурсовода, мы спустились снова на первый этаж. Теперь уже нам показали кухню, где готовила рыбу императрица. На прощание нам подарили буклеты музея и путеводитель по Котке и Хамине, и поблагодарили за посещение и заданные вопросы.
Мы вышли и обошли дачу по тропинке лесом. Валунов было невероятное количество и это гранитное отшлифованное дно местами мелководной реки с мягкими переходами из одной плоскости или уклона в другой не давали надежд русалкам возлежать на валунах и смущать посетителей дачи. Вспомнилась карнавальная картина ученика Владимира Маковского Яниса Розенталса "Принцесса и обезьяна", прообразом которой некоторые считают дочь-балерину архитектора Грипенберга, другие латышскую гимнастку Гото Бетге... Да какая разница балерина ли, гимнастка ли? Или образы Александра Невского и Николая Чудотворца в миниатюрной валаамской часовенке в лесу? Близилась Первая мировая война и разгерметизация. Ветры перемен со свистом устремились в пространство империи. А о деяниях Суворова в этих местах по-русски просвещает иностранный музей.
(Янис Розенталс "Принцесса и обезьянка", 1913)
- Вы в Ленинград сегодня вернётесь?
- В Петербург. Сегодня. Я так и финским пограничникам сказал при въезде.
- Ну, там видно будет куда...
Мы прошли финский паспортный контроль. Сели в машину. До завершения перемещения в пространстве и времени всё еще открытой всем ветрам Родины оставалось несколько минут или несколько сотен метров пути. Миновав пограничные столбы, показалось, что на нас словно наезжали огромные плакаты с портретами Ленина и Сталина. Так почему-то было оформлено место российского паспортного контроля Или может ещё советского? Попутчики в машине, казалось, этого не замечали. Как и прохожие ту птичью драму на усыхающем льду пруда в Юсуповском саду. Как посетители музея не спрашивали экскурсовода о стильных элементах скромной императорской дачи. Всё это отдавало каким-то фарсом...
- Это Вы о финской даче Александра III?
- Да, о ней. Ну так как, бывали?
- Я-то?..
- А хотите мы прямо сейчас там окажемся?
- Ну, знаете ли...
Гранитная крошка похрустывала под нашими ногами когда мы спускались к небольшой площади перед дачей. Серые уличные скамейки, установленные у валуна в центре площади, были свободны. Это наверное оттого, что посетителей кроме нас в этот час на даче не было. А может скамейки вообще были избыточны перед дальнейшим спуском по десятку ступеней? Или после подъёма обратно? В любом случае, показавшийся излишним комфорт, обратил на себя внимание. С другой стороны, посидеть и отдохнуть, осмотреться с гранитной твердью за спиной наверное приятно. Где теперь ощутишь такую защиту? В этом наверное дело, а не просто в комфорте.
Мы оглядели хозяйственные постройки, усыпанные красными щепками подобия газонов и направились к деревянной ширме, служившей оградой и воротами перед также деревянным мостом к самой даче. Ворота были гостеприимно открыты. А мост... Он стоял на каменном дне, отшлифованном наверное ещё ледниками. Вот это отшлифованное каменное дно порогов Лангинкоски потом не раз удивит своей нереальностью.
Воды было мало. Но деревянные конструкции моста, предназначенные для противостояния льду, свидетельствовали о предусмотрительности архитектора, хорошо знавшего суровый нрав здешней природы.
- Кто это всё проектировал?
- Потом спросим. В музее.
Музеем оказалась сама императорская дача — строение из тёмно-коричневого бруса с открытой террасой, чердачным, как потом выяснилось, жилым помещением, как гриб накрытое тяжеловесной, с точки зрения пропорций, крышей. Окна и двери обрамлялись светлыми наличниками, а сами оконные переплёты были достаточно оригинального вида — шестиугольники и треугольники как по направляющим въехали в вертикальные створки окон и дверей да так и остались там уже более чем на столетие. Где ещё такое увидишь?..
На террасе, обращённой к реке Кюмийоки, стояла ещё более светлая чем наличники мебель. Это были столы, стулья и диваны изгибом напоминавшие финские сани. И не только изгибом, но и тонкими планочками, формировавшими этот изгиб как и поверхность столов. Если бы планочки были шире и были бы окрашены в белый цвет, стулья и диваны были бы похожи на ленинградские садовые скамейки. А так нет, определённо есть сходство с финскими санями. Людей с ними до сих пор можно зимой встретить в этих местах. И наверное не только в этих. Казалось, сядешь на такой стул, кто-нибудь подойдёт сзади, оттолкнётся ногой и мы покатимся по заснеженному берегу Кюмийоки, а наш беззаботный хохот растворится в лесу.
- Можно ли ещё встретить финские сани в ЦПКиО?
- В Петербурге?
- Да, в нынешнем Петербурге?
- Не знаю... Просто не обращал внимания.
- А я помню их как главное развлечение в зимнем пионерлагере в Солнечном. Мы там до упаду рассекали на них по заснеженным лесным пригоркам, лихо маневрируя длинными гибкими железными полозьями.
- В каком году это было?
- Кажется, в году семьдесят пятом или шестом.
- Вам так это запомнилось?
- Да, за мной тогда приехал отец. Он почему-то забрал меня из лагеря на день или два раньше. Наверное в связи с днём рождения. Мы шли к электричке по искрящейся от яркого морозного солнца белой укатанной снежной дороге. Я в чём там гулял, в том и вернулся. Мы забыли там моё пальто. Помните тогда дети носили такие тяжелые пальто из драпа с меховыми воротниками из овчины?
- Да.
- Пришлось на следующий день туда вернуться. Поэтому и запомнил. Как запомнил белые эмалированные вёдра, полные какао со сгущённым молоком к завтраку...
Мы вошли в прихожую дачи. Русскоязычный экскурсовод вежливо предложил свои услуги, разрешил делать снимки без вспышки. Зал дачи показался огромным, подстать императору, чей портрет вместе с портретом императрицы по-хозяйски доминировал в этом явно главном помещении дачи. Массивный округлый белёный камин не оставлял сомнений в возможности согреть это огромное пространство.
- Вы представляете как они здесь собирались откушать рыбы, собственноручно приготовленной императрицей?
- Разумеется. А что это была за рыба?
- Как правило, крупный лосось. Его томили в сметане и в сбитых сливках, с сухариками, с розовым перцем...
- Запах наверное был на всю избу?...
- Да уж...
Из окна виднелись сидевшие на камнях порогов две крупные чайки. Видимо, рыба была где-то рядом.
- Чайки — птицы жестокие.
- Почему? Вам рыбу жалко?
- Рыбу? Нет. А вот их сородичей птиц — да. Помнится, в Юсуповском саду весной, когда снег уже стаял, а лёд на пруду был пористый и такого грязновато-серого цвета, две такие же точно крупные чайки убивали голубя.
- Зачем?
- Не знаю. Эта была пара чаек. Более крупная, наверное самец, этим, собственно, и занималась. А та, которая помельче, лишь наблюдала. Была безразлична. Это была такая форма соучастия. Понимаете?
- Хищники... Голубь-то как среди них оказался?
- Начала этой драмы я не видел, но голубь был ещё довольно прыткий, хотя и заметно, что раненый. Он всё пытался неуклюжими прыжками избежать методичных ударов чайки и всё хуже это у него получалось. Когда он уже только вздрагивал и пытался отползти, чайка периодически подходила к нему и наносила очередной смертоносный удар. Никому из окружающих не было дела до показательного убийства символа мира. Казалось, они этого не замечали.
- И что, добили, в итоге?
- Да. И разделали на части. Остались только перья и кости. А жизнь вокруг шла своим чередом...
- И это на фоне красоты Юсуповского сада...
- Весной она, конечно, ещё не проснулась, но, в общем, да, Вы правы, на фоне красоты в самом центре Петербурга. Как-то это всё странно...
- А Вы заметили, что здесь на даче в Лангинкоски всё подчёркнуто скромно, как-то даже противоположно петербургской вычурности?
- Разве что эти лампы из Парижа и Петербурга... А так, да, берёзовая мебель, занавески и скатерти льняные, почтовая марка с Александром III за 3 копейки... Экскурсовод говорит, что война этих мест не тронула и всё практически осталось как было изначально построено.
- Какой это был год?
- 1888 – 1889.
- Удивительно!
- Почему?
- В это же время на другой, южной стороне Петербурга разночинная молодёжь увлеклась пробежками в Павловском парке. Говорят, скачки послужили подсказкой. Эти молодые люди, фактически, дали России олимпийскую перспективу. Как Вы думаете, знал ли об этом император?
- Думаю, нет. Некому было доложить. Дворянство было герметично в своём мире морских прогулок, скачек и лаун-тенниса. Такая отдушина как Лангинкоски не решала эту проблему.
- Ещё одна показательная иллюзия. Неброская на вид. Как та драма с чайками в Юсуповском саду?
- Неброская драма? Ну да, из жизни птиц. Никому это неинтересно. Как неинтересен отсутствующий лёд, на который рассчитан мост... Но есть признаки иллюзорности этой неброскости.
- Какие?
- Вы заметили трельяж из драгоценной карельской берёзы в боковой комнатке императрицы? Пойдёмте, нас приглашают на второй этаж и там мы увидим ещё образцы такой мебели, которая маскируется фоном тёсаных стен и ещё кое что.
По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж, где нам показали покои охраны, детскую и главную спальню. Действительно, карельскую берёзу шкафа с зеркалом в виде замочной скважины и туалетного столика тоже с зеркалом сразу было и не распознать как и такой же материал другого шкафа этажом ниже. А вот какие-то декоративные вставки на предметах мебели главной спальни привлекали внимание. Из чего они были сделаны? Экскурсовод затруднился с ответом и пригласил директора. Директор по-фински объяснил, что это расписная керамика. Кто же это сделал? Оказалось те, кто и создал всю дачу — архитекторы Себастьян Грипенберг, Магнус Шерфбек, Жак Аренберг.
- Жак?
- Да, да, экскурсовод мне так и написал на память на бумажке.
- Пусть будет Жак... Экскурсовода почему-то раньше никто не спрашивал про декоративные вставки.
- Можно улыбнуться, но стиль скромностью не проймёшь.
- Это точно.
Походив по второму этажу и послушав экскурсовода, мы спустились снова на первый этаж. Теперь уже нам показали кухню, где готовила рыбу императрица. На прощание нам подарили буклеты музея и путеводитель по Котке и Хамине, и поблагодарили за посещение и заданные вопросы.
Мы вышли и обошли дачу по тропинке лесом. Валунов было невероятное количество и это гранитное отшлифованное дно местами мелководной реки с мягкими переходами из одной плоскости или уклона в другой не давали надежд русалкам возлежать на валунах и смущать посетителей дачи. Вспомнилась карнавальная картина ученика Владимира Маковского Яниса Розенталса "Принцесса и обезьяна", прообразом которой некоторые считают дочь-балерину архитектора Грипенберга, другие латышскую гимнастку Гото Бетге... Да какая разница балерина ли, гимнастка ли? Или образы Александра Невского и Николая Чудотворца в миниатюрной валаамской часовенке в лесу? Близилась Первая мировая война и разгерметизация. Ветры перемен со свистом устремились в пространство империи. А о деяниях Суворова в этих местах по-русски просвещает иностранный музей.
(Янис Розенталс "Принцесса и обезьянка", 1913)
- Вы в Ленинград сегодня вернётесь?
- В Петербург. Сегодня. Я так и финским пограничникам сказал при въезде.
- Ну, там видно будет куда...
Мы прошли финский паспортный контроль. Сели в машину. До завершения перемещения в пространстве и времени всё еще открытой всем ветрам Родины оставалось несколько минут или несколько сотен метров пути. Миновав пограничные столбы, показалось, что на нас словно наезжали огромные плакаты с портретами Ленина и Сталина. Так почему-то было оформлено место российского паспортного контроля Или может ещё советского? Попутчики в машине, казалось, этого не замечали. Как и прохожие ту птичью драму на усыхающем льду пруда в Юсуповском саду. Как посетители музея не спрашивали экскурсовода о стильных элементах скромной императорской дачи. Всё это отдавало каким-то фарсом...
No comments:
Post a Comment