Призрачное собрание: 6. Падшее творение
5. Нет сердца
Философ открыл свою книгу и пошёл по её страницам вдоль строк. Они, в зависимости от величины букв, напоминали то огородные грядки, то виноградные лозы. Что всё это значит? Шагов не было слышно. Только стихотворный ритм напоминал о движении.
Слово как символ, за символом слово.
Смыслы сцепились как ветви сурово.
Чаща объяла страницы подтекст,
Значений побеги сплели всё вконец.
Редко кто может сквозь чащу пробраться,
До истины корня никак не добраться.
Старый садовник взирает на сад
Улыбкой усталой творению рад.
Сколько расти тому саду безвестным?
Мы не узнаем, но смыслы полезны.
Сладкий и горький у символа вкус.
Выбор за Вами. Садовника ус
Лукаво смеётся, а глас вопрошает:
«Кто сквозь подтекст Вам пробраться мешает,
Слова заветного мякоть вкусить,
Истины соком себя одарить?»
Грядки и лозы постепенно исчезли и философ обнаружил себя поднимающимся по парадной лестнице Михайловского замка. Павел Петрович и ангел ждали его наверху, о чём-то неспешно беседуя.
- И сны не сны, - подумал философ, - то вот, вроде как, сердечная боль, то скрытое от чужих глаз движение сюда, на собрание...
- Здравствуйте, дорогой философ! - почти одновременно приветствовали его Павел Петрович и ангел.
- Как добрались, не мешали ли «пробки» на дорогах? - добавил ангел.
- Нет, Вы знаете даже не заметил. Странное состояние защищённости собственными мыслями и то ли в пространстве движешься, то ли нужное пространство надвигается на тебя объёмно так. Фантастика какая-то!
- Привыкайте, дорогой друг, - одобрительно заметил Павел Петрович, - в этом, как мне кажется, проявление смысла материализации нашего духа, самой возможности наших встреч.
- Да, господа, если позволите, я анонсирую тему нашего сегодняшнего собрания, - торжественно произнёс ангел.
- Извольте, - Павел Петрович сделал шаг назад, будто уступая кому-то место.
Философу показалось, что они уже подготовились или были готовы к этому давно, ещё до его появления, а ему предстоит экспромт. Ну так это от него и ждут наверное...
- Но анонсом будут не мои слова, не плакат, даже самый искусный и расцвеченный самыми прекрасными красками. В конечном счёте, когда-нибудь потом, когда философ обнародует наши встречи, критики, привыкшие искать связь между словами и делами в визуализации слов, обратят внимание на образ, рассказавший нам о падшем творении и как падшие обосабливают себя миром вещей, уподобляются им и лишают себя мира во всём его многообразии — здесь и там, - ангел многозначительно поднял свою правую руку вверх так, что философ и Павел Петрович невольно посмотрели туда же. Потолок был высок, но не беспредельно.
- Вот как!? - поднял брови Павел Петрович, - Вы хотите обсудить не сам грех, а его последствия в самом, если угодно, широком смысле? Что ж, давайте попробуем. Кого мы нынче заслушаем в связи с этим?
Вместо ответа в зале появился дух англичанина... нет, скорее американца. Довольно странного на вид — в старомодном фраке, но в современных роговых очках, цвет оправы которых удачно гармонировал с его волнистыми белокурыми волосами. Лицо его было аскетичным и бледным.
Как-никак, Михайловский замок был в известном смысле сценой. Поэтому, поначалу странный фрак вызванного иностранного духа вполне, если задуматься, сочетался с изреченной им мыслью.
- «Man is a Fallen Creature» is an observation of the human condition. Men do not appear to be born «good» for they naturally gravitate toward that which is evil*, - несколько устало произнёс дух иностранца и исчез.
- Что он сказал? - спросил Павел Петрович, слегка поморщившись.
- Сказал, что человек — падшее творение и это якобы следует из известного нам человеческого бытия...
- Ааа, понял, всё тяготеет к дъявольщине, - нетерпеливо продолжил Павел Петрович, - и мы должны с этой подменой согласиться? Хотя практически, должен Вам сказать и могу засвидетельствовать, что так оно и видится — некий недальновидный постулат, унаследованный ли или подкреплённый государственной силой, оказывает влияние, а потом его последствия выдаются за причину. Круг замыкается. Я даже думаю, что усталость нашего иностранного гостя и его костюм свидетельствуют о невозможности разомкнуть этот круг. Нынче всё упростилось до своей исходной сложности — валюта сконцентриовала в себе все отношения. В моё время был хоть какой-то манёвр — все эти ефимки, закладные, наследие матушки нашей с её тайными и явными договорами и договрёенностями. Но политику можно было делать, если бы я не ошибся со своим окружением... Эта напасть угробила династию, в конце концов! Сейчас же, на мой взгляд, сложность в сжатой до пределе простоте.
- Давайте всё-таки отвлечёмся от безусловно важных пар «добро — зло», «восхождение — падение», «соединение — разъединение», «актив — пассив», «дебет — кредит», «кредитор - должник» и прочих черт бытия, - мягко продолжил ангел, - иначе мы непременно войдём в бурные потоки провиденциализма истории, в её циклы, волны, а главное — истоки этого потока — окажутся вне нашего внимания. Что Вы думаете, философ?
- Я думаю об Александре Блоке, о том времени когда он поставил в соответствие слова поэта краскам художника и, возможно невольно, этим не постиг русский модерн, его силу возвысить каждого до красоты. Красоты природной и... Модерн умер в России. Непонятный. Присущий ему синтез не произошёл. Особенно в науках об обществе. Райские кущи отобразились лишь в камне многочисленных, но уже достаточно обветшалых петербургских фасадов...
- Интересно! Продолжайте, прошу Вас, - попросил ангел.
- Понимаете, ведь что сказал наш иностранный гость, имея ввиду человека как падшее творение? - продолжил философ свой экспромт, - он, в сущности, сказал, что падшие неизбежно останутся вне связи с природой и будут настойчиво укреплять эту разобщенность повсеместно — в уподоблении себя и других машине, в алгоритмизации поведения, в упрощении языка, в постоянном и повсеместном разделении себя на своих и чужих, в разделении даже правды на каждому свою. И если уж дьявольская гравитация здесь становится законом, то не только рай земной, но и рай небесный становится недостижим, иллюзорен. Насилие становится нормой.
- Иначе говоря, Вы полагаете постановка в соответствие слов и красок стала причиной падения модерна, присущего ему синтеза? - поинтересовался Павел Петрович.
- Причиной или нет, мне точно неведомо. Явление многостороннее. Я пробовал для себя сопоставить стихотворение Сергея Городецкого «Зной», о котором писал Александр Блок, и своё «Память», и пришёл к мысли, что слово отличается от красок не просто оттенками, которые и красками достижимы, а тем, какую идею они означивают и как? Нет, конечно, можно талантливо, сочно описать предмет интерьера, его причудливые формы. И явление природы тоже. Вот послушайте.
Зной
Не воздух, а золото,
Жидкое золото
Пролито в мир.
Скован без молота -
Жидкого золота
Не движется мир.
Высокое озеро,
Синее озеро
Молча лежит.
Зелено-косматое,
Спячкой измятое,
В воду глядит.
Белые волосы,
Длинные волосы
Небо прядет.
Небо без голоса,
Звонкого голоса,
Молча прядет.
Но можно ли красками на холсте или бумаге изобразить память?
Память
Мерцаньем горестным вода блестит.
Куда плывут седые мыслей вереницы?
И слов нехватка тягостно горит,
Объявши памяти холодные зарницы.
В пейзаже строф у самой у воды,
Преодолев нагроможденье света,
За истиной тянулись дни
И не могли никак найти ответа.
За вехой времени значений череда
Играет на ветру неспешно.
У памяти нет срока…
Навсегда несбыточна её надежда.
- Краска смешивается с краской, а за видимостью слов смешиваются их значения, - продолжил философ, - и если искусственная валюта, искусственность отношений ею порождаемых, противостоят искусству, то первой пострадает поэзия, затем проза, затем живопись. Их отменят, обосновав отсутствием соответствующих потребностей, о которых не может быть речи при полном овладении рыночной площадью и её захламлением. Скажут ведь как наш иностранный гость, что посмотрите — людям это не надо и не люди это уже вовсе.
- Так уж и отменят? - недоверчиво заметил Павел Петрович.
- Когда чему-то нет внимания, оно неизбежно исчезает. Да и рукописи горят лучше памятников архитектуры. Культура становится наследием, эдаким антиквариатом. Нет сегодня культуры, завтра будет казаться, что и не было никакой культуры вчера, - грустно улыбнулся философ.
- Я прошу прощения, господа, - обратился к собеседникам ангел, - но мы ведь обсуждаем ту сторону культуры, которая и является прогрессом, но не считается таковым, неправда ли?
- Да, именно так, благодарю Вас, - слегка кивнул ангелу философ, - представьте себе, что есть некая форма языка, некий символический код, который присущ всякому чувству, улавливающему символ, цвет, запах, звук... и человек может отправить сообщение, которое передаётся от дерева кусту, от куста, птице, от птицы пробегающей по полю плутовке лисе, от лисы домашним животным, а от них человеку...
- И что, это без всяких технических ухищрений? - с нетерпением прервал философа Павел Петрович.
- Не обязательно, - продолжил философ, - я лишь хотел подчеркнуть, что не в соответствии слов краскам, о чём говорил Александр Блок, дело. Но это дело немыслимо в среде падших и их борьба, если угодно, за свой суверенитет как суверенитет всеобщий имеет более широкую повестку. Общекультурную. Ремесло инженерии почётно, но у неё своё, подчинённое законам природы, место. Никак не иначе.
Ангел одобрительно улыбнулся. Похоже, его ожидания были не напрасны.
- Так получается, от телеграфа, радио, телевидения, глобальной сети мы опять возвращаемся к некому подобию голубиной почты? - нетерпение Павла Петровича всё больше обнаруживало какую-то его практическую заинтересованность.
- Разница лишь в том, что сообщение не привязывается к голубиной лапке, а сообщается ему иным образом, - уточнил философ.
- Фантастика! - взорвался Павел Петрович, - будь на вооружении русской армии такая метода, мы бы не только до Индии дошли! И главное, такой, с позволения сказать, шифр, непостижим врагам нашим, ограничившим себя технокультурой и упростивших свой язык до безобразия, наивно полагая, что в этом обеднении состоит богатство власти.
- Я думаю, Индия сама бы пришла к Вам, Павел Петрович, - вкрадчиво добавил ангел.
Павел Петрович был удовлетворён и радость его на самом деле перемежалась с грустью о невыполнимости им такого грандиозного синтеза. Одно лишь его радовало, что на некогда топких берегах Невы, ныне облачённых в гранитную твердь, подобные идеи начали обсуждаться. А ведь издревле в этих местах считалось, что сказанное уже свершилось.
-----
* «Человек — падшее творение» является наблюдением человеческого положения. Люди, похоже, не рождаются «хорошими», поскольку естественным образом тяготеют к тому, что есть зло.
Философ открыл свою книгу и пошёл по её страницам вдоль строк. Они, в зависимости от величины букв, напоминали то огородные грядки, то виноградные лозы. Что всё это значит? Шагов не было слышно. Только стихотворный ритм напоминал о движении.
Слово как символ, за символом слово.
Смыслы сцепились как ветви сурово.
Чаща объяла страницы подтекст,
Значений побеги сплели всё вконец.
Редко кто может сквозь чащу пробраться,
До истины корня никак не добраться.
Старый садовник взирает на сад
Улыбкой усталой творению рад.
Сколько расти тому саду безвестным?
Мы не узнаем, но смыслы полезны.
Сладкий и горький у символа вкус.
Выбор за Вами. Садовника ус
Лукаво смеётся, а глас вопрошает:
«Кто сквозь подтекст Вам пробраться мешает,
Слова заветного мякоть вкусить,
Истины соком себя одарить?»
Грядки и лозы постепенно исчезли и философ обнаружил себя поднимающимся по парадной лестнице Михайловского замка. Павел Петрович и ангел ждали его наверху, о чём-то неспешно беседуя.
- И сны не сны, - подумал философ, - то вот, вроде как, сердечная боль, то скрытое от чужих глаз движение сюда, на собрание...
- Здравствуйте, дорогой философ! - почти одновременно приветствовали его Павел Петрович и ангел.
- Как добрались, не мешали ли «пробки» на дорогах? - добавил ангел.
- Нет, Вы знаете даже не заметил. Странное состояние защищённости собственными мыслями и то ли в пространстве движешься, то ли нужное пространство надвигается на тебя объёмно так. Фантастика какая-то!
- Привыкайте, дорогой друг, - одобрительно заметил Павел Петрович, - в этом, как мне кажется, проявление смысла материализации нашего духа, самой возможности наших встреч.
- Да, господа, если позволите, я анонсирую тему нашего сегодняшнего собрания, - торжественно произнёс ангел.
- Извольте, - Павел Петрович сделал шаг назад, будто уступая кому-то место.
Философу показалось, что они уже подготовились или были готовы к этому давно, ещё до его появления, а ему предстоит экспромт. Ну так это от него и ждут наверное...
- Но анонсом будут не мои слова, не плакат, даже самый искусный и расцвеченный самыми прекрасными красками. В конечном счёте, когда-нибудь потом, когда философ обнародует наши встречи, критики, привыкшие искать связь между словами и делами в визуализации слов, обратят внимание на образ, рассказавший нам о падшем творении и как падшие обосабливают себя миром вещей, уподобляются им и лишают себя мира во всём его многообразии — здесь и там, - ангел многозначительно поднял свою правую руку вверх так, что философ и Павел Петрович невольно посмотрели туда же. Потолок был высок, но не беспредельно.
- Вот как!? - поднял брови Павел Петрович, - Вы хотите обсудить не сам грех, а его последствия в самом, если угодно, широком смысле? Что ж, давайте попробуем. Кого мы нынче заслушаем в связи с этим?
Вместо ответа в зале появился дух англичанина... нет, скорее американца. Довольно странного на вид — в старомодном фраке, но в современных роговых очках, цвет оправы которых удачно гармонировал с его волнистыми белокурыми волосами. Лицо его было аскетичным и бледным.
Как-никак, Михайловский замок был в известном смысле сценой. Поэтому, поначалу странный фрак вызванного иностранного духа вполне, если задуматься, сочетался с изреченной им мыслью.
- «Man is a Fallen Creature» is an observation of the human condition. Men do not appear to be born «good» for they naturally gravitate toward that which is evil*, - несколько устало произнёс дух иностранца и исчез.
- Что он сказал? - спросил Павел Петрович, слегка поморщившись.
- Сказал, что человек — падшее творение и это якобы следует из известного нам человеческого бытия...
- Ааа, понял, всё тяготеет к дъявольщине, - нетерпеливо продолжил Павел Петрович, - и мы должны с этой подменой согласиться? Хотя практически, должен Вам сказать и могу засвидетельствовать, что так оно и видится — некий недальновидный постулат, унаследованный ли или подкреплённый государственной силой, оказывает влияние, а потом его последствия выдаются за причину. Круг замыкается. Я даже думаю, что усталость нашего иностранного гостя и его костюм свидетельствуют о невозможности разомкнуть этот круг. Нынче всё упростилось до своей исходной сложности — валюта сконцентриовала в себе все отношения. В моё время был хоть какой-то манёвр — все эти ефимки, закладные, наследие матушки нашей с её тайными и явными договорами и договрёенностями. Но политику можно было делать, если бы я не ошибся со своим окружением... Эта напасть угробила династию, в конце концов! Сейчас же, на мой взгляд, сложность в сжатой до пределе простоте.
- Давайте всё-таки отвлечёмся от безусловно важных пар «добро — зло», «восхождение — падение», «соединение — разъединение», «актив — пассив», «дебет — кредит», «кредитор - должник» и прочих черт бытия, - мягко продолжил ангел, - иначе мы непременно войдём в бурные потоки провиденциализма истории, в её циклы, волны, а главное — истоки этого потока — окажутся вне нашего внимания. Что Вы думаете, философ?
- Я думаю об Александре Блоке, о том времени когда он поставил в соответствие слова поэта краскам художника и, возможно невольно, этим не постиг русский модерн, его силу возвысить каждого до красоты. Красоты природной и... Модерн умер в России. Непонятный. Присущий ему синтез не произошёл. Особенно в науках об обществе. Райские кущи отобразились лишь в камне многочисленных, но уже достаточно обветшалых петербургских фасадов...
- Интересно! Продолжайте, прошу Вас, - попросил ангел.
- Понимаете, ведь что сказал наш иностранный гость, имея ввиду человека как падшее творение? - продолжил философ свой экспромт, - он, в сущности, сказал, что падшие неизбежно останутся вне связи с природой и будут настойчиво укреплять эту разобщенность повсеместно — в уподоблении себя и других машине, в алгоритмизации поведения, в упрощении языка, в постоянном и повсеместном разделении себя на своих и чужих, в разделении даже правды на каждому свою. И если уж дьявольская гравитация здесь становится законом, то не только рай земной, но и рай небесный становится недостижим, иллюзорен. Насилие становится нормой.
- Иначе говоря, Вы полагаете постановка в соответствие слов и красок стала причиной падения модерна, присущего ему синтеза? - поинтересовался Павел Петрович.
- Причиной или нет, мне точно неведомо. Явление многостороннее. Я пробовал для себя сопоставить стихотворение Сергея Городецкого «Зной», о котором писал Александр Блок, и своё «Память», и пришёл к мысли, что слово отличается от красок не просто оттенками, которые и красками достижимы, а тем, какую идею они означивают и как? Нет, конечно, можно талантливо, сочно описать предмет интерьера, его причудливые формы. И явление природы тоже. Вот послушайте.
Зной
Не воздух, а золото,
Жидкое золото
Пролито в мир.
Скован без молота -
Жидкого золота
Не движется мир.
Высокое озеро,
Синее озеро
Молча лежит.
Зелено-косматое,
Спячкой измятое,
В воду глядит.
Белые волосы,
Длинные волосы
Небо прядет.
Небо без голоса,
Звонкого голоса,
Молча прядет.
Но можно ли красками на холсте или бумаге изобразить память?
Память
Мерцаньем горестным вода блестит.
Куда плывут седые мыслей вереницы?
И слов нехватка тягостно горит,
Объявши памяти холодные зарницы.
В пейзаже строф у самой у воды,
Преодолев нагроможденье света,
За истиной тянулись дни
И не могли никак найти ответа.
За вехой времени значений череда
Играет на ветру неспешно.
У памяти нет срока…
Навсегда несбыточна её надежда.
- Краска смешивается с краской, а за видимостью слов смешиваются их значения, - продолжил философ, - и если искусственная валюта, искусственность отношений ею порождаемых, противостоят искусству, то первой пострадает поэзия, затем проза, затем живопись. Их отменят, обосновав отсутствием соответствующих потребностей, о которых не может быть речи при полном овладении рыночной площадью и её захламлением. Скажут ведь как наш иностранный гость, что посмотрите — людям это не надо и не люди это уже вовсе.
- Так уж и отменят? - недоверчиво заметил Павел Петрович.
- Когда чему-то нет внимания, оно неизбежно исчезает. Да и рукописи горят лучше памятников архитектуры. Культура становится наследием, эдаким антиквариатом. Нет сегодня культуры, завтра будет казаться, что и не было никакой культуры вчера, - грустно улыбнулся философ.
- Я прошу прощения, господа, - обратился к собеседникам ангел, - но мы ведь обсуждаем ту сторону культуры, которая и является прогрессом, но не считается таковым, неправда ли?
- Да, именно так, благодарю Вас, - слегка кивнул ангелу философ, - представьте себе, что есть некая форма языка, некий символический код, который присущ всякому чувству, улавливающему символ, цвет, запах, звук... и человек может отправить сообщение, которое передаётся от дерева кусту, от куста, птице, от птицы пробегающей по полю плутовке лисе, от лисы домашним животным, а от них человеку...
- И что, это без всяких технических ухищрений? - с нетерпением прервал философа Павел Петрович.
- Не обязательно, - продолжил философ, - я лишь хотел подчеркнуть, что не в соответствии слов краскам, о чём говорил Александр Блок, дело. Но это дело немыслимо в среде падших и их борьба, если угодно, за свой суверенитет как суверенитет всеобщий имеет более широкую повестку. Общекультурную. Ремесло инженерии почётно, но у неё своё, подчинённое законам природы, место. Никак не иначе.
Ангел одобрительно улыбнулся. Похоже, его ожидания были не напрасны.
- Так получается, от телеграфа, радио, телевидения, глобальной сети мы опять возвращаемся к некому подобию голубиной почты? - нетерпение Павла Петровича всё больше обнаруживало какую-то его практическую заинтересованность.
- Разница лишь в том, что сообщение не привязывается к голубиной лапке, а сообщается ему иным образом, - уточнил философ.
- Фантастика! - взорвался Павел Петрович, - будь на вооружении русской армии такая метода, мы бы не только до Индии дошли! И главное, такой, с позволения сказать, шифр, непостижим врагам нашим, ограничившим себя технокультурой и упростивших свой язык до безобразия, наивно полагая, что в этом обеднении состоит богатство власти.
- Я думаю, Индия сама бы пришла к Вам, Павел Петрович, - вкрадчиво добавил ангел.
Павел Петрович был удовлетворён и радость его на самом деле перемежалась с грустью о невыполнимости им такого грандиозного синтеза. Одно лишь его радовало, что на некогда топких берегах Невы, ныне облачённых в гранитную твердь, подобные идеи начали обсуждаться. А ведь издревле в этих местах считалось, что сказанное уже свершилось.
-----
* «Человек — падшее творение» является наблюдением человеческого положения. Люди, похоже, не рождаются «хорошими», поскольку естественным образом тяготеют к тому, что есть зло.
No comments:
Post a Comment