Призрачное собрание: 7. Попутчики
6. Падшее творение
Действительно, сказанное начало свершаться. Сначала виртуально через ключевые слова. Имея обыкновение обнародовать некоторые мысли в сети, философ заметил, что как только он выскажет нечто по телефону или в электронном письме, то сразу же кто-то ищет подробности в ранее обнародованных им мыслях. Причём ищет точно, обращаясь именно к той мысли, которая содержит высказанные ключевые слова. Телефон, почта, собеседники, сама сеть опасений не вызывали - это открытые двери и ключи к ним ни к чему. Было лишь не проходящее ощущение прозрачности коммуникации и одновременно непрозрачности мысли. Как если бы ключевые слова закрывали двери смысла. Почему же не понимают? Или понимают? Ответа не было и философ вспомнил ту зимнюю поездку в пригородном поезде и две встречи в нём, о чём решил рассказать ангелу и Павлу Петровичу во время их очередной встречи в Призрачном собрании.
- Знаете господа, а ведь произошло очень любопытное событие. В пригородном поезде, где первый мой попутчик подсел ко мне очень странно и это было сразу заметно, - начал свой рассказа философ.
- В чём же это выразилось? - полюбопытствовал Павел Петрович.
- В вагоне были свободные места, но он подсел именно ко мне, предварительно вежливо справившись свободно ли место напротив. Разумеется, это место было свободно и он там удобно расположился, вытянув в сторону свои длинные ноги.
- Как выглядел Ваш попутчик? - попросил уточнения ангел.
- Европейской наружности пожилой господин.
- Европейской? Как Вы определили? - Павел Петрович с улыбкой повернулся к ангелу.
- Да, он напоминал Жана Рошфора. В детстве я смотрел много фильмов с его участием. Однако, одет был он во всё чёрное — чёрную дорогую на вид пуховую куртку, чёрные брюки, обувь, что-то чёрное под курткой, включая чёрную рубашку и бельё.
- Бельё-то Вы как узрели? - продолжал улыбаться Павел Петрович.
- Из под расстёгнутого воротника рубашки выглядывала чёрная футболка, - уточнил философ.
- Зловещая картина, - уже более серьёзно произнёс Павел Петрович.
- Цвет перьев в куртке не заметили? - продолжил он.
- Нет.
- О чём же он повёл речь? - спросил ангел, явно пытаясь побыстрее перейти к сути.
- Вы знаете, - продолжил философ, - он почему-то начал говорить о валютном устройстве (это с посторонним человеком-то!) и, как мне показалось, хотел затеять со мной дискуссию.
- А Вы?
- Я? Я насторожился, но старался не показывать вида, поддакивал, пассивно уклонялся от оппонирования и этим разочаровывал собеседника. Он периодически замолкал, молча и задумчиво смотрел в окно, снова и снова пробовал перевести наш вялый диалог в интересующее его русло. У него никак это не получалось и я старался вызвать у него ощущение если не ошибочности нашей, на мой взгляд, не случайной встречи, то её бессмысленности. Он то ли хотел оправдать своё видение валютного устройства, причём это выглядело как некая последняя попытка, то ли не был уверен с тем ли он говорит об этом... То есть он, видимо, был всё же в некоторой степени уверен, но не совсем. Он даже сделал мне комплимент в связи с моей осведомлённостью с исповедуемой им доктриной, на что я ему ответил, что моя осведомлённость весьма поверхностна, ибо почерпнута из газет и только. В общем, он был разочарован содержанием нашей беседы и по прибытии на конечную станцию первый поднялся и пожелал мне приятного времяпрепровождения, посетовав при этом, что вынужден последнее время рано вставать, проводит время в таких поездках, посещать кого-то и даже решать свои материальные проблемы... Непонятно, почему речь шла именно о валютном устройстве? Проблема конечно важная — о характере отношений в обществе, но ведь она простирается дальше в область восприятия нами сущего, взаимодействия с ним...
- Они.., то есть он — реалист и прагматик, - заключил ангел, - иначе говоря, обеими ногами на земле, но вот земля-то, её прочность под ногами начала колебать его уверенность. Нет, конечно, не в земле как таковой дело, а в восприятии её и веры других в такое же восприятие, представленное литературно. Метафорически.
- Вы хотите сказать, что рационализм дал трещину? - обратился к ангелу Павел Петрович.
- Не то чтобы трещину, мой друг. Этот рационализм перестал быть убедительным. Доказательства уже мало что доказывают.
- Ну хорошо, - увлёкся Павел Петрович, - приведут они кроме физических или математических доказательств доказательства метафорические, поэтические, сделают, как сейчас говорят в миру, рестайлинг своей доктрины. Предположим. Что это изменит?
- Продлит их существование, - догадался философ.
- Вот именно, - продолжил его догадку ангел, - но это будет последнее продление. За ним искушение вернутся к небесному, воспарить к нему, ко всеобщему, к всеобщности всего сущего, к миру всего и вся.
- Я сомневаюсь, - Павел Петрович откинулся в кресле, - власть такова, что её смена неизбежно порождает соблазн начать всё сначала, но в других лицах. Пожалуйста, мой пример разве кого-то научил?
- Не научил и это плохо закончилось столетие спустя, - подтвердил философ.
- Тогда на чем зиждется Ваша, ангел, уверенность, как я понял, в искушении искусителя? Да и чем? Добром!
- В исчерпаемости, если уже не исчерпанности, методов убеждения — логических и метафорических - в одном и том же порочном и старом как мир. Постоянный рестайлинг одного и того же неизбежно утомит публику, - несколько безразлично пояснил ангел.
- А как же тогда добро и зло? - хитро прищурившись спросил Павел Петрович.
- Сойдутся в одну точку — одна метафора сменит другую, - парировал ангел и улыбнувшись повернулся к Павлу Петровичу.
Философ продолжил разговор рассказом про второго попутчика, подсевшего к нему на обратном пути с томиком Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».
- Давайте рассмотрим это событие по порядку, - предложил Павел Петрович, - опять с облика Вашего нового попутчика и так далее...
- Второй попутчик был, как ни странно, тоже в чёрном, но мельче и суетливее, что ли. Также похож на европейца... Высокий лоб, несколько хищный нос, в возрасте, с рыжеватыми поседевшими коротко постриженными клокастыми волосам. Как пастор он выглядел бы органично. Он постоянно открывал свой портфель, доставал оттуда «Мастера и Маргариту», открывал эту книгу, читал, потом вдохновенно задумывался, доставал блокнот и делал какие-то записи. Потом опять менял блокнот на книгу, читал, задумывался и так неоднократно. Невозможно было не заметить. И я грешным делом подумал, что он тоже по мою душу и заговорит со мной уже не жестом, а словом как первый попутчик.
- И что же, заговорил? - заинтересованно произнёс Павел Петрович.
- Нет. Заговорить решил я. Опередить события. Поразмыслив и извинившись, что прерываю его чтение, я поинтересовался о том, сколько раз он прочитал эту книгу. Он, посмотрев на меня с любопытством, несколько пафосно сказал, что эту книгу можно читать бесконечно. Тогда я спросил как ему видится конец книги — счастливый или нет? Но он, на мой взгляд, ушёл от ответа, заключив, что каждый понимает это по-разному и в этом прелесть этого произведения.
- Действительно ушёл от ответа.., - задумчиво признал Павел Петрович, - но Вы ведь, как мы знаем (Павел Петрович бросил взгляд на ангела), направили Ваше обращение искушающему. А смысл этого обращения был в указании на единственную возможность окончательно не потерять почву под ногами, обратиться к земле и небу над ней. Сами-то Вы не расцениваете это как если не помощь, но попустительство злу?
- А разве указать злу путь добра это попустительство злу? - философа несколько покоробил напор императорского духа, - я, между прочим и ответ уже получил.
Павел Петрович и ангел переглянулись.
- Вот как?! Уже?! - удивился ангел, - и что же в этом ответе было, если не секрет.
- Не секрет, господа. Смысл ответа был в том, что моё обращение или, если угодно, предложение, принято к сведению.
- Подпись и печать были? Какого цвета печать? - с канцелярской дотошностью допытывался Павел Петрович.
- Были. Печать, разумеется, чёрная.
Ангелу стало немного не по себе. Волнение охватило его: «Вот как, оказывается, начался финал! А ведь впереди должна быть победа... Философ сделал своё дело — вышел в финал. Он оказался внутри событий, их действующим лицом. Реализм действительно преодолён. Преодолён в том смысле, что если бы и нашелся автор, желающий обо всём этом рассказать, то ему неминуемо надо было бы отказаться от описательности и следовало бы примерить на себя одежды философа, на которого пал мой выбор. Теперь надо быть очень внимательным — финал есть финал и Санкт-Петербург разворачивает свою третью после окна в Европу и образа и подобия Амстердама сущность — свой архитектурно-космический символизм».
Действительно, сказанное начало свершаться. Сначала виртуально через ключевые слова. Имея обыкновение обнародовать некоторые мысли в сети, философ заметил, что как только он выскажет нечто по телефону или в электронном письме, то сразу же кто-то ищет подробности в ранее обнародованных им мыслях. Причём ищет точно, обращаясь именно к той мысли, которая содержит высказанные ключевые слова. Телефон, почта, собеседники, сама сеть опасений не вызывали - это открытые двери и ключи к ним ни к чему. Было лишь не проходящее ощущение прозрачности коммуникации и одновременно непрозрачности мысли. Как если бы ключевые слова закрывали двери смысла. Почему же не понимают? Или понимают? Ответа не было и философ вспомнил ту зимнюю поездку в пригородном поезде и две встречи в нём, о чём решил рассказать ангелу и Павлу Петровичу во время их очередной встречи в Призрачном собрании.
- Знаете господа, а ведь произошло очень любопытное событие. В пригородном поезде, где первый мой попутчик подсел ко мне очень странно и это было сразу заметно, - начал свой рассказа философ.
- В чём же это выразилось? - полюбопытствовал Павел Петрович.
- В вагоне были свободные места, но он подсел именно ко мне, предварительно вежливо справившись свободно ли место напротив. Разумеется, это место было свободно и он там удобно расположился, вытянув в сторону свои длинные ноги.
- Как выглядел Ваш попутчик? - попросил уточнения ангел.
- Европейской наружности пожилой господин.
- Европейской? Как Вы определили? - Павел Петрович с улыбкой повернулся к ангелу.
- Да, он напоминал Жана Рошфора. В детстве я смотрел много фильмов с его участием. Однако, одет был он во всё чёрное — чёрную дорогую на вид пуховую куртку, чёрные брюки, обувь, что-то чёрное под курткой, включая чёрную рубашку и бельё.
- Бельё-то Вы как узрели? - продолжал улыбаться Павел Петрович.
- Из под расстёгнутого воротника рубашки выглядывала чёрная футболка, - уточнил философ.
- Зловещая картина, - уже более серьёзно произнёс Павел Петрович.
- Цвет перьев в куртке не заметили? - продолжил он.
- Нет.
- О чём же он повёл речь? - спросил ангел, явно пытаясь побыстрее перейти к сути.
- Вы знаете, - продолжил философ, - он почему-то начал говорить о валютном устройстве (это с посторонним человеком-то!) и, как мне показалось, хотел затеять со мной дискуссию.
- А Вы?
- Я? Я насторожился, но старался не показывать вида, поддакивал, пассивно уклонялся от оппонирования и этим разочаровывал собеседника. Он периодически замолкал, молча и задумчиво смотрел в окно, снова и снова пробовал перевести наш вялый диалог в интересующее его русло. У него никак это не получалось и я старался вызвать у него ощущение если не ошибочности нашей, на мой взгляд, не случайной встречи, то её бессмысленности. Он то ли хотел оправдать своё видение валютного устройства, причём это выглядело как некая последняя попытка, то ли не был уверен с тем ли он говорит об этом... То есть он, видимо, был всё же в некоторой степени уверен, но не совсем. Он даже сделал мне комплимент в связи с моей осведомлённостью с исповедуемой им доктриной, на что я ему ответил, что моя осведомлённость весьма поверхностна, ибо почерпнута из газет и только. В общем, он был разочарован содержанием нашей беседы и по прибытии на конечную станцию первый поднялся и пожелал мне приятного времяпрепровождения, посетовав при этом, что вынужден последнее время рано вставать, проводит время в таких поездках, посещать кого-то и даже решать свои материальные проблемы... Непонятно, почему речь шла именно о валютном устройстве? Проблема конечно важная — о характере отношений в обществе, но ведь она простирается дальше в область восприятия нами сущего, взаимодействия с ним...
- Они.., то есть он — реалист и прагматик, - заключил ангел, - иначе говоря, обеими ногами на земле, но вот земля-то, её прочность под ногами начала колебать его уверенность. Нет, конечно, не в земле как таковой дело, а в восприятии её и веры других в такое же восприятие, представленное литературно. Метафорически.
- Вы хотите сказать, что рационализм дал трещину? - обратился к ангелу Павел Петрович.
- Не то чтобы трещину, мой друг. Этот рационализм перестал быть убедительным. Доказательства уже мало что доказывают.
- Ну хорошо, - увлёкся Павел Петрович, - приведут они кроме физических или математических доказательств доказательства метафорические, поэтические, сделают, как сейчас говорят в миру, рестайлинг своей доктрины. Предположим. Что это изменит?
- Продлит их существование, - догадался философ.
- Вот именно, - продолжил его догадку ангел, - но это будет последнее продление. За ним искушение вернутся к небесному, воспарить к нему, ко всеобщему, к всеобщности всего сущего, к миру всего и вся.
- Я сомневаюсь, - Павел Петрович откинулся в кресле, - власть такова, что её смена неизбежно порождает соблазн начать всё сначала, но в других лицах. Пожалуйста, мой пример разве кого-то научил?
- Не научил и это плохо закончилось столетие спустя, - подтвердил философ.
- Тогда на чем зиждется Ваша, ангел, уверенность, как я понял, в искушении искусителя? Да и чем? Добром!
- В исчерпаемости, если уже не исчерпанности, методов убеждения — логических и метафорических - в одном и том же порочном и старом как мир. Постоянный рестайлинг одного и того же неизбежно утомит публику, - несколько безразлично пояснил ангел.
- А как же тогда добро и зло? - хитро прищурившись спросил Павел Петрович.
- Сойдутся в одну точку — одна метафора сменит другую, - парировал ангел и улыбнувшись повернулся к Павлу Петровичу.
Философ продолжил разговор рассказом про второго попутчика, подсевшего к нему на обратном пути с томиком Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».
- Давайте рассмотрим это событие по порядку, - предложил Павел Петрович, - опять с облика Вашего нового попутчика и так далее...
- Второй попутчик был, как ни странно, тоже в чёрном, но мельче и суетливее, что ли. Также похож на европейца... Высокий лоб, несколько хищный нос, в возрасте, с рыжеватыми поседевшими коротко постриженными клокастыми волосам. Как пастор он выглядел бы органично. Он постоянно открывал свой портфель, доставал оттуда «Мастера и Маргариту», открывал эту книгу, читал, потом вдохновенно задумывался, доставал блокнот и делал какие-то записи. Потом опять менял блокнот на книгу, читал, задумывался и так неоднократно. Невозможно было не заметить. И я грешным делом подумал, что он тоже по мою душу и заговорит со мной уже не жестом, а словом как первый попутчик.
- И что же, заговорил? - заинтересованно произнёс Павел Петрович.
- Нет. Заговорить решил я. Опередить события. Поразмыслив и извинившись, что прерываю его чтение, я поинтересовался о том, сколько раз он прочитал эту книгу. Он, посмотрев на меня с любопытством, несколько пафосно сказал, что эту книгу можно читать бесконечно. Тогда я спросил как ему видится конец книги — счастливый или нет? Но он, на мой взгляд, ушёл от ответа, заключив, что каждый понимает это по-разному и в этом прелесть этого произведения.
- Действительно ушёл от ответа.., - задумчиво признал Павел Петрович, - но Вы ведь, как мы знаем (Павел Петрович бросил взгляд на ангела), направили Ваше обращение искушающему. А смысл этого обращения был в указании на единственную возможность окончательно не потерять почву под ногами, обратиться к земле и небу над ней. Сами-то Вы не расцениваете это как если не помощь, но попустительство злу?
- А разве указать злу путь добра это попустительство злу? - философа несколько покоробил напор императорского духа, - я, между прочим и ответ уже получил.
Павел Петрович и ангел переглянулись.
- Вот как?! Уже?! - удивился ангел, - и что же в этом ответе было, если не секрет.
- Не секрет, господа. Смысл ответа был в том, что моё обращение или, если угодно, предложение, принято к сведению.
- Подпись и печать были? Какого цвета печать? - с канцелярской дотошностью допытывался Павел Петрович.
- Были. Печать, разумеется, чёрная.
Ангелу стало немного не по себе. Волнение охватило его: «Вот как, оказывается, начался финал! А ведь впереди должна быть победа... Философ сделал своё дело — вышел в финал. Он оказался внутри событий, их действующим лицом. Реализм действительно преодолён. Преодолён в том смысле, что если бы и нашелся автор, желающий обо всём этом рассказать, то ему неминуемо надо было бы отказаться от описательности и следовало бы примерить на себя одежды философа, на которого пал мой выбор. Теперь надо быть очень внимательным — финал есть финал и Санкт-Петербург разворачивает свою третью после окна в Европу и образа и подобия Амстердама сущность — свой архитектурно-космический символизм».
No comments:
Post a Comment