Сын Мансура
Ночью внезапно зазвонил телефон. Из трубки раздался крик их общей знакомой. Она буквально билась в истерике, повторяя, что его больше нет. Кого? Мансурыча! Нашли застреленного и брошенного недалеко от известной трассы... Скупая позёмка за окном, казалось, повеяла своим холодом сквозь стены дома, а Питер скорчил очередную мрачную рожу.
Газеты дежурно сообщили об убийстве предпринимателя. Никаких версий не выдвигалось. Милиция, похоже, связей как следует не отрабатывала, а очень пожилой Михалыч, скорее всего, имевший «конторскую» выучку, узнав эту весть, как-то слегка задумчиво механически повторил, что нет, значит, больше Мансурыча... Поднял воротник своей неприметной куртки, поправил финскую кепку, повернулся и по-стариковски побрёл с авоськой по своим делам. Теперь, когда они случайно встречаются, то говорят о чём угодно, но Мансурыча не вспоминают.
«Какой хороший он был человек, правда же!» - восклицала жена Мансурыча, которою он никогда не видел, но позвонил, чтобы выразить ей соболезнования в его смерти. Было такое ощущение, что даже она не знала ни кем Мансурыч был на самом деле, ни о его делах, состоянии... Но то, что он человек хороший, была чистая правда, а не дань вежливости - «о мёртвом либо хорошо, либо ничего». Несомненно, это была заслуга родителей покойного, воспитавших такого человека в непростом для жизни послевоенном Ленинграде. Про отца Мансурыча он ничего не знал, поэтому в памяти вместе с его именем соседствовало имя отца — Мансур. Сын Мансура. Так и было занесено в каталог потерь. Про свою маму сын Мансура много рассказывал, но не то чтобы о ней, а что надо поехать помочь, сделать нечто и так далее... И про братьев, которым помогал и кое-кого журил за непутёвость, неумение дать толк деньгам.
Впервые они встретились, когда сын Мансура покупал джин. Был это, кажется, литровый Gordon's. Он имел право на скидку, для чего расписался в книге постоянных клиентов, деловито достал валюту из кармана брюк и рассчитался. Привычка носить деньги в карманах брюк осталась с ним навсегда. Было ли это его характерной чертой? Может и было. Многие люди того круга демонстративно хвастались дорогими кожаными кошельками и портмоне, а он нет, по-старинке заламывал купюры пополам и рассовывал по карманам, причём всегда молча, без показухи. Валюта отдельно. Рубли отдельно. К деньгам у него было отношение философское, но бережливое. Как и к людям. Это запомнилось. Обоюдно.
Тогда, в тот год положение с доходами сложилось тяжёлое. Жить практически было не на что и податься было абсолютно некуда. Наплодились новые правоохранительные службы, чей мир был традиционно чёрно-белым с двумя сторонами «баррикад». Питер, особенно девяностых, был знаменит своим особым свойством заводить людей в тупик — тот или этот — такой серый, грязный, криворожий, одновременно насмешливый и холодно безразличный. «Чёрный пес Петербург» - не самая едкая характеристика города, даваемая ему людьми, не родившимися здесь и, кажется, не способными понять выверты коренных жителей, особенно тех, кто коренной уже не в первом поколении. Мы-то знаем устройство местных дворов-колодцев, только выглядящих тупиками реально и фигурально, но знаем также и о наличие чёрных ходов, проходных дворов, сквозных подвалов, смежных чердаков и крыш. Надо только оглядеться, поискать и проход найдётся, а может и выход... Тогда можно в ответ скривить рожицу очередному тупику, показать язык. Так и живём, дразня друг друга, совершенствуясь в этом иезуитском искусстве. Мы и наш город. Только чужаки и приезжие могут оценить чего мы достигли в этом.
ДДТ - Черный пес Петербург (Official video)
Странное дело, возможности записной книжки, казалось, были исчерпаны. Те страницы, которыми он пользовался больше всего. Но перелистывая её еще и ещё, он неожиданно наткнулся на телефон сына Мансура. Позвонил без всякой надежды, ведь с их последней встречи прошло около десяти лет. Узнает ли? На той стороне отозвался тихий голос уже почти пожилого мужчины. Говорили недолго. Сын Мансура задал несколько уточняющих вопросов о прошлых делах и попросил ему перезвонить через неделю, а ровно в назначенный срок он кратко пригласил к себе в офис: «Приезжай».
Офис и кабинет в нём выглядели неухоженно — пыль, похоже, никто не убирал достаточно давно, стол был завален бумагами, свитками факсов, как-то беспорядочно валялись несколько беспроводных телефонов. Зачем ему столько городских линий, а мобильного телефона или пейджера не было? По-всему было видно, что хозяин офиса трудится в одиночку и то ли устал, то ли фатализм одолел. Однако, сообща уборку они сделали быстро. Настроение поднялось. Развалясь на диване, сын Мансура с удовлетворением отметил, что он помнил его с самой хорошей стороны и особенно помнил о его критическом отношении к той группе людей, о которой он не раз ещё вспомнит во время их совместной работы. Денежное содержание было определено небольшое и всегда потом аккуратно выплачивалось наличными из так запомнившихся карманов брюк. Остальное — комиссионные за помощь в делах, которые аккуратно выплачивались сразу после закрытых сделок, каких-то советов, которые он иногда находил ценными. Всё это сопровождалось задушевными беседами на самые разные темы. Особенно, когда сын Мансура подвозил его до метро на старенькой Ладе, почему-то купленной в далёкой Германии.
Дни и месяцы бежали однообразно. Визиты клиентов, документы, деньги и опять документы, позвонить куда-то и сообщить о курсе валют или ответить заранее оговорённое определенным людям. Остекленевшие выразительные глаза посредников, молча открывавшие дипломаты с пачками новых денег в банковских упаковках, вызывали в ответ каменное выражение лица., что, наверное, составляло особый этикет. И всё это сильно диссонировало с убогой обстановкой офиса, в который они купили компьютер только после нескольких месяцев совместной работы. Интернет был тогда дорог, но это «окно» в мир скрашивало их однообразные серые будни с периодически появляющимися у них личностями в чёрных дорогих пальто, уткнувшихся стилом в новомодные монохромные наладонники. Одного клиента они так и прозвали «В пальто». Тот, похоже, работал один. Не человек, калькулятор. Джип, портфель с папками и почти всё время в профите в размере цены новых Жигулей, чему всегда по-детски удивлялся. Действительно, он как чувствовал когда и что надо покупать или продавать, и звонил: «Я подъеду?» Казалось, «В пальто» тратил на сделки очень мало времени, но они не обращали на чужой профит никакого внимания.
Как-то в машине сын Мансура, поравнявшись с каким-то Лексусом, вслух поделился с помощником — а не купить ли такой же? Потом, подумав, поручил ему прорабатывать другие виды дел от самых примитивных до совсем невероятных как постройка многоквартирных домов.
Только потом он понял, что тучи сгущаются, когда узнал, что машина сына Мансура была вскрыта и оттуда была похищена тетрадь, в которую тот записывал для памяти всю эту их пестроту деловой жизни. Кому это понадобилось? Да и как можно было разобраться в этих многочисленных телефонах, именах, цифрах, которых за рабочий день записывалось изрядно и совершенно беспорядочно? А пока, перемещаясь по городу, он терпеливо ждал сына Мансура в машине, пока тот заходил со свертками или папками в какие-то явно чёрные ходы офисов без вывесок с камерами над дверьми или выносил оттуда свёртки или папки, всякий раз спокойно приговаривая, садясь в машину: «Ну что, поехали?»
Всё вроде бы было как обычно, но вот побочные дела как-то странно не находили одобрения сына Мансура даже после самой тщательной проработки, когда казалось, что можно было бы и начать. Объяснения этому не было. Немой вопрос о необходимости всего этого повисал в воздухе и разбавлялся в поездках по городу рассказами сына Мансура о том, что и кому здесь принадлежит, в каком бизнес-центре какие люди сидят, что и как приватизируют, и так далее, включая методы ведения дел и принятую в тех или иных кругах меру воздействия на партнеров. Вряд ли сын Мансура знал всё, но чувствовалось что у приватизационного процесса корни весьма глубоки и зачастую питались зарубежными соками.
Всё это оставляло без ответа много вопросов о личности сына Мансура. Даже несмотря на многочисленные его рассказы о себе, своей молодости. Нет, похоже, «конторской» выучки у него не было. Это было что-то питерское, точнее ленинградское, помноженное на сметливый ум нацмена, говорившего по-русски без малейшего акцента. Главное, не находил ответа вопрос — зачем он его взял помогать, ведь разница в возрасте составляла почти двадцать лет и обходился он до этого сам? Неужели просто помог? А может заметил своим опытным взглядом, что помощник его не подведёт? Почему он был в этом уверен? И что, для этого достаточно было тех нескольких мимолётных встреч тогда — почти десяток лет тому назад?
Новых дел организовать так и не получилось. Почему? Непонятно. Может сын Мансура специально так устроил, предчувствуя что-то. Спустил, иными словами, всё на «тормозах», дескать, ничего не получается и пора расходится. Они разошлись. И только потом стало ясно, чем всё могло закончится...
Газеты дежурно сообщили об убийстве предпринимателя. Никаких версий не выдвигалось. Милиция, похоже, связей как следует не отрабатывала, а очень пожилой Михалыч, скорее всего, имевший «конторскую» выучку, узнав эту весть, как-то слегка задумчиво механически повторил, что нет, значит, больше Мансурыча... Поднял воротник своей неприметной куртки, поправил финскую кепку, повернулся и по-стариковски побрёл с авоськой по своим делам. Теперь, когда они случайно встречаются, то говорят о чём угодно, но Мансурыча не вспоминают.
«Какой хороший он был человек, правда же!» - восклицала жена Мансурыча, которою он никогда не видел, но позвонил, чтобы выразить ей соболезнования в его смерти. Было такое ощущение, что даже она не знала ни кем Мансурыч был на самом деле, ни о его делах, состоянии... Но то, что он человек хороший, была чистая правда, а не дань вежливости - «о мёртвом либо хорошо, либо ничего». Несомненно, это была заслуга родителей покойного, воспитавших такого человека в непростом для жизни послевоенном Ленинграде. Про отца Мансурыча он ничего не знал, поэтому в памяти вместе с его именем соседствовало имя отца — Мансур. Сын Мансура. Так и было занесено в каталог потерь. Про свою маму сын Мансура много рассказывал, но не то чтобы о ней, а что надо поехать помочь, сделать нечто и так далее... И про братьев, которым помогал и кое-кого журил за непутёвость, неумение дать толк деньгам.
Впервые они встретились, когда сын Мансура покупал джин. Был это, кажется, литровый Gordon's. Он имел право на скидку, для чего расписался в книге постоянных клиентов, деловито достал валюту из кармана брюк и рассчитался. Привычка носить деньги в карманах брюк осталась с ним навсегда. Было ли это его характерной чертой? Может и было. Многие люди того круга демонстративно хвастались дорогими кожаными кошельками и портмоне, а он нет, по-старинке заламывал купюры пополам и рассовывал по карманам, причём всегда молча, без показухи. Валюта отдельно. Рубли отдельно. К деньгам у него было отношение философское, но бережливое. Как и к людям. Это запомнилось. Обоюдно.
Тогда, в тот год положение с доходами сложилось тяжёлое. Жить практически было не на что и податься было абсолютно некуда. Наплодились новые правоохранительные службы, чей мир был традиционно чёрно-белым с двумя сторонами «баррикад». Питер, особенно девяностых, был знаменит своим особым свойством заводить людей в тупик — тот или этот — такой серый, грязный, криворожий, одновременно насмешливый и холодно безразличный. «Чёрный пес Петербург» - не самая едкая характеристика города, даваемая ему людьми, не родившимися здесь и, кажется, не способными понять выверты коренных жителей, особенно тех, кто коренной уже не в первом поколении. Мы-то знаем устройство местных дворов-колодцев, только выглядящих тупиками реально и фигурально, но знаем также и о наличие чёрных ходов, проходных дворов, сквозных подвалов, смежных чердаков и крыш. Надо только оглядеться, поискать и проход найдётся, а может и выход... Тогда можно в ответ скривить рожицу очередному тупику, показать язык. Так и живём, дразня друг друга, совершенствуясь в этом иезуитском искусстве. Мы и наш город. Только чужаки и приезжие могут оценить чего мы достигли в этом.
ДДТ - Черный пес Петербург (Official video)
Странное дело, возможности записной книжки, казалось, были исчерпаны. Те страницы, которыми он пользовался больше всего. Но перелистывая её еще и ещё, он неожиданно наткнулся на телефон сына Мансура. Позвонил без всякой надежды, ведь с их последней встречи прошло около десяти лет. Узнает ли? На той стороне отозвался тихий голос уже почти пожилого мужчины. Говорили недолго. Сын Мансура задал несколько уточняющих вопросов о прошлых делах и попросил ему перезвонить через неделю, а ровно в назначенный срок он кратко пригласил к себе в офис: «Приезжай».
Офис и кабинет в нём выглядели неухоженно — пыль, похоже, никто не убирал достаточно давно, стол был завален бумагами, свитками факсов, как-то беспорядочно валялись несколько беспроводных телефонов. Зачем ему столько городских линий, а мобильного телефона или пейджера не было? По-всему было видно, что хозяин офиса трудится в одиночку и то ли устал, то ли фатализм одолел. Однако, сообща уборку они сделали быстро. Настроение поднялось. Развалясь на диване, сын Мансура с удовлетворением отметил, что он помнил его с самой хорошей стороны и особенно помнил о его критическом отношении к той группе людей, о которой он не раз ещё вспомнит во время их совместной работы. Денежное содержание было определено небольшое и всегда потом аккуратно выплачивалось наличными из так запомнившихся карманов брюк. Остальное — комиссионные за помощь в делах, которые аккуратно выплачивались сразу после закрытых сделок, каких-то советов, которые он иногда находил ценными. Всё это сопровождалось задушевными беседами на самые разные темы. Особенно, когда сын Мансура подвозил его до метро на старенькой Ладе, почему-то купленной в далёкой Германии.
Дни и месяцы бежали однообразно. Визиты клиентов, документы, деньги и опять документы, позвонить куда-то и сообщить о курсе валют или ответить заранее оговорённое определенным людям. Остекленевшие выразительные глаза посредников, молча открывавшие дипломаты с пачками новых денег в банковских упаковках, вызывали в ответ каменное выражение лица., что, наверное, составляло особый этикет. И всё это сильно диссонировало с убогой обстановкой офиса, в который они купили компьютер только после нескольких месяцев совместной работы. Интернет был тогда дорог, но это «окно» в мир скрашивало их однообразные серые будни с периодически появляющимися у них личностями в чёрных дорогих пальто, уткнувшихся стилом в новомодные монохромные наладонники. Одного клиента они так и прозвали «В пальто». Тот, похоже, работал один. Не человек, калькулятор. Джип, портфель с папками и почти всё время в профите в размере цены новых Жигулей, чему всегда по-детски удивлялся. Действительно, он как чувствовал когда и что надо покупать или продавать, и звонил: «Я подъеду?» Казалось, «В пальто» тратил на сделки очень мало времени, но они не обращали на чужой профит никакого внимания.
Как-то в машине сын Мансура, поравнявшись с каким-то Лексусом, вслух поделился с помощником — а не купить ли такой же? Потом, подумав, поручил ему прорабатывать другие виды дел от самых примитивных до совсем невероятных как постройка многоквартирных домов.
Только потом он понял, что тучи сгущаются, когда узнал, что машина сына Мансура была вскрыта и оттуда была похищена тетрадь, в которую тот записывал для памяти всю эту их пестроту деловой жизни. Кому это понадобилось? Да и как можно было разобраться в этих многочисленных телефонах, именах, цифрах, которых за рабочий день записывалось изрядно и совершенно беспорядочно? А пока, перемещаясь по городу, он терпеливо ждал сына Мансура в машине, пока тот заходил со свертками или папками в какие-то явно чёрные ходы офисов без вывесок с камерами над дверьми или выносил оттуда свёртки или папки, всякий раз спокойно приговаривая, садясь в машину: «Ну что, поехали?»
Всё вроде бы было как обычно, но вот побочные дела как-то странно не находили одобрения сына Мансура даже после самой тщательной проработки, когда казалось, что можно было бы и начать. Объяснения этому не было. Немой вопрос о необходимости всего этого повисал в воздухе и разбавлялся в поездках по городу рассказами сына Мансура о том, что и кому здесь принадлежит, в каком бизнес-центре какие люди сидят, что и как приватизируют, и так далее, включая методы ведения дел и принятую в тех или иных кругах меру воздействия на партнеров. Вряд ли сын Мансура знал всё, но чувствовалось что у приватизационного процесса корни весьма глубоки и зачастую питались зарубежными соками.
Всё это оставляло без ответа много вопросов о личности сына Мансура. Даже несмотря на многочисленные его рассказы о себе, своей молодости. Нет, похоже, «конторской» выучки у него не было. Это было что-то питерское, точнее ленинградское, помноженное на сметливый ум нацмена, говорившего по-русски без малейшего акцента. Главное, не находил ответа вопрос — зачем он его взял помогать, ведь разница в возрасте составляла почти двадцать лет и обходился он до этого сам? Неужели просто помог? А может заметил своим опытным взглядом, что помощник его не подведёт? Почему он был в этом уверен? И что, для этого достаточно было тех нескольких мимолётных встреч тогда — почти десяток лет тому назад?
Новых дел организовать так и не получилось. Почему? Непонятно. Может сын Мансура специально так устроил, предчувствуя что-то. Спустил, иными словами, всё на «тормозах», дескать, ничего не получается и пора расходится. Они разошлись. И только потом стало ясно, чем всё могло закончится...
No comments:
Post a Comment