Подарок

Эта женщина в молодости была очень бойкой. Запросто могла соскочить с едущего и позвякивающего трамвая, отпустить пару реплик на французском. Больше она вряд ли знала, но наверное это помогало ей в ежедневных поездках на работу из центра Ленинграда на Выборгскую сторону и обратно. Это продолжалось до 1930-го года, а потом судьба матери, домохозяйки, эвакуация и возвращение в Ленинград, разумеется, в коммуналку — всё это причудливо наложилось на характер молодой провинциалки с Миллионной. Наверное только засохший физалис в вазе Ленинградского фарфорового завода в её комнате знал как она умудрилась в двадцатые заказать в Париже кружева для своего свадебного наряда. Оставшийся у наследников серебряный лорнет эту историю не прояснил...

Ленинградские шестидесятые не отличались чем-то особенным — изобилием или изяществом. Закопчёные стены старых домов, грязный снег, очереди в магазинах, дородные тётки из Гастронома в накрахмаленных колпаках громко спрашивали: «Вам нарезать или кусочком?». Покупатели в основном в тёмных одеждах с авоськами, выстояв в очереди два раза — в отдел и в кассу, выходили на Декабристов, а там кто в сторону Театральной, кто в сторону проспекта Маклина... Так какое-нибудь неправдоподнобно белое исландское филе трески редко, но оказывалось на коммунальной кухне и наша героиня получала возможность очень по-питерски «порадовать», к примеру, молодую, но уже вполне самостоятельную гостью, предложив ей не тарелку, а небольшую керамическую мисочку. По росту. Или подарив кому-нибудь из гостей нечто, оговорить возможность оставить подарок... у дарительницы. Для сохранности. Всё это делалось ею чрезвычайно вежливо, а прищуренные глаза внимательно изучали реакцию. Чем сильнее нужно было при этом сдерживаться, тем сильнее потом до самых слёз вскипала обида: за что?! Действительно, за что и зачем ей это было нужно? Никто этого так и не понял...

Прошло время. Квартирный вопрос, испортивший, как известно, многих, разрешился на её восьмом десятке. Но радость отдельной кухни продлилась недолго. Плита в человеческий рост из шокшинского порфира как саркофаг императора Франции Наполеона I осталась с ней навечно.