Подарок

Эта женщина в молодости была очень бойкой. Запросто могла соскочить с едущего и позвякивающего трамвая, отпустить пару реплик на французском. Больше она вряд ли знала, но наверное это помогало ей в ежедневных поездках на работу из центра Ленинграда на Выборгскую сторону и обратно. Это продолжалось до 1930-го года, а потом судьба матери, домохозяйки, эвакуация и возвращение в Ленинград, разумеется, в коммуналку — всё это причудливо наложилось на характер молодой провинциалки с Миллионной. Наверное только засохший физалис в вазе Ленинградского фарфорового завода в её комнате знал как она умудрилась в двадцатые заказать в Париже кружева для своего свадебного наряда. Оставшийся у наследников серебряный лорнет эту историю не прояснил...

Ленинградские шестидесятые не отличались чем-то особенным — изобилием или изяществом. Закопчёные стены старых домов, грязный снег, очереди в магазинах, дородные тётки из Гастронома в накрахмаленных колпаках громко спрашивали: «Вам нарезать или кусочком?». Покупатели в основном в тёмных одеждах с авоськами, выстояв в очереди два раза — в отдел и в кассу, выходили на Декабристов, а там кто в сторону Театральной, кто в сторону проспекта Маклина... Так какое-нибудь неправдоподнобно белое исландское филе трески редко, но оказывалось на коммунальной кухне и наша героиня получала возможность очень по-питерски «порадовать», к примеру, молодую, но уже вполне самостоятельную гостью, предложив ей не тарелку, а небольшую керамическую мисочку. По росту. Или подарив кому-нибудь из гостей нечто, оговорить возможность оставить подарок... у дарительницы. Для сохранности. Всё это делалось ею чрезвычайно вежливо, а прищуренные глаза внимательно изучали реакцию. Чем сильнее нужно было при этом сдерживаться, тем сильнее потом до самых слёз вскипала обида: за что?! Действительно, за что и зачем ей это было нужно? Никто этого так и не понял...

Прошло время. Квартирный вопрос, испортивший, как известно, многих, разрешился на её восьмом десятке. Но радость отдельной кухни продлилась недолго. Плита в человеческий рост из шокшинского порфира как саркофаг императора Франции Наполеона I осталась с ней навечно.

Мебельный магазин

Под ноги смотреть не хотелось. Взгляд на несколько шагов дальше искал путь к асфальту без этих ледяных бугорков, образованных температурными «качелями». Тротуар у перекрёстка известных с детства проспектов был заполнен пешеходами. Люди двигались в основном навстречу мне и среди этого людского потока выделялся очень пожилой мужчина, старик даже. Он осторожно шаркал по мокроватому асфальту и помогал себе стариковской палкой с ручкой, которую крепко держали его узловатые пальцы. Спешившие вокруг люди обходили его сзади и спереди. Он же, почему-то шаркнув немного в сторону, чуть изменил направление своего движения так, что мы неминуемо встретились. Глаза мужчины улыбнулись, а рот несколько раз беззвучно отрепетировал вопрос прежде чем он его мне задал: «Скажите, вот в том доме, кажется, был мебельный магазин?». «Да, но это было очень давно», - удивлённо ответил я, соображая сколько же лет-то прошло — тридцать или сорок? А ведь продавались там польские кухни, югославские стенки и дорогущий финский кабинет с кожаными креслами и диваном. Давно нет Югославии, а Польша и Финляндия изменились до неузнаваемости. Впрочем, изменился и город. Мебельного в привычном месте уже нет. Я мог бы всё это рассказать мужчине, но он, не переставая улыбаться глазами, поблагодарил и что-то ещё беззвучно произнёс губами, понятное только ему. Мы разошлись, а я, похоже, подтвердил прошлому, что всё ещё здесь и с памятью у меня всё в порядке. Пошлое бродит среди нас и иногда задаёт нам вопросы. Как долго мы сможем на их отвечать?..