"Берега русского модерна" на конкурсе эссе "Нового мира"
13 января с. г. ежемесячный журнал художественной литературы и общественной мысли, "Новый мир" объявил конкурс эссе к 120-летию Владимира Набокова.
Кроме ограничений на объем текста было такое условие:
"Эссе может быть посвящено биографии и творчеству Владимира Набокова. Эссе может рассказывать о событии в жизни автора, которое связано с творчеством Набокова".
О событии у меня был материал и мое эссе "Берега русского модерна" на конкурс приняли и опубликовали за № 39.
Посмотрим что они решат...
Николай Крячков
Берега русского модерна
Мне так близко обаянье
Их усталой красоты...
Это дерева Познанья
Облетевшие цветы.
(Максимилиан Волошин)
Кто бы мог подумать, что в основе физики спорта — лирика? Это стало для меня невероятным и достаточно поздним открытием.
Мои занятия лёгкой атлетикой пришлись на конец 1970-х — начало 1980-х годов. Юношеская любознательность конечно обращалась к источникам, как мне тогда казалось, мудрости — доступным советским и зарубежным книгам, журналу «Лёгкая атлетика», идеям и сомнениям знакомых тренеров — о виде спорта, в котором у меня появились первые достижения, но истоки отечественного спорта, вкус той эпохи не то чтобы не интересовали... Не возникало мысли обратиться именно к ним. Я понятия не имел об эпохе модерна конца XIX – начала XX веков, его быстром расцвете и таком же быстром и преждевременном закате. Подсказка была — идея красоты, в спорте реализуемая в движениях, но она как-то не проецировалась на общекультурное восприятие Ленинграда той поры с утилитарностью физической культуры да и вообще жизни, не дававшей поднять голову и задуматься о связи времён. Низкие облака постмодерна, постепенно, но неуклонно извращавшие смысл бытия не только спорта, нависли над Петербургом на долгие десятилетия и только совсем недавно уже в достаточно зрелом возрасте когда появилось свободное время модерн слабым лучиком надежды обретения смысла обратил на себя внимание. Сначала в архитектуре, декоративно-прикладном искусстве, потом в слове. Мой разум отказывался понимать что же это должно происходить в голове художников, чтобы придумать такие замысловатые формы, насколько надо слиться с природой, понять и принять её правила и осмелиться состязаться с ней своим искусством во всём?
Ответ был дан Александром Блоком в 1921 году:
«Россия — молодая страна, и культура её — синтетическая культура. Русскому художнику нельзя и не надо быть «специалистом». Писатель должен помнить о живописце, архитекторе, музыканте; тем более — прозаик о поэте и поэт о прозаике. Бесчисленные примеры благодетельного для культуры общения (вовсе не непременно личного) у нас налицо; самые известные — Пушкин и Глинка, Пушкин и Чайковский, Лермонтов и Рубинштейн, Гоголь и Иванов, Толстой и Фет.
Так же, как неразлучимы в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга — философия, религия, общественность, даже — политика. Вместе они и образуют единый мощный поток, который несёт на себе драгоценную ношу национальной культуры. Слово и идея становятся краской и зданием; церковный обряд находит отголосок в музыке; Глинка и Чайковский выносят на поверхность «Руслана» и «Пиковую даму», Гоголь и Достоевский — русских старцев и К. Леонтьева, Рерих и Ремизов — родную старину. Это — признаки силы и юности; обратное — признаки усталости и одряхления. Когда начинают говорить об «искусстве для искусства», а потом скоро — о литературных родах и видах, о «чисто литературных» задачах, об особенном месте, которое занимает поэзия, и т. д. и т. д., — это, может быть, иногда любопытно, но уже не питательно и не жизненно.»
А разве спорт и присущая ему красота не роднят его с искусством? Разве «культура» в сочетании со словом «физическая» теряет свой смысл? Разве упражнение не требует точного и потому выразительного исполнения? Разве спортивный результат не является следствием всего этого?.. И разве ставились подобные вопросы во всеуслышание? Тренерская «кухня» стала напоминать «Terra incognita» Владимира Набокова накануне «методической революции» в спорте и связанных с ней скандалов. А возможно ли подготовиться к революции без уроков прошлого?..
То, что «модерн — незавершённый проект» известно не только из одноимённого доклада немецкого философа Юргена Хабермаса в 1980 году, но ощущается в общественных науках и практиках, частью которых был и есть спорт. Потому, наверное, нам ещё предстоит оценить загадочность красоты спортивных достижений в достаточно демократичной лёгкой атлетике согласно точному наблюдению Евгении Кириченко о модерне в русской архитектуре.
«В его образах нет простонародности и общедоступности. Его композиции рассчитаны на подготовленного человека, он ориентируется на людей с достаточно высоким уровнем знаний, способных увидеть за мнимой простотой или нарочитой усложнённостью формы аналогии с современностью, воспринять принципиальную метафоричность содержания, о котором повествуют также ритмы, краски, линии, а не только определённые формы, отождествляемые с соответствующими им идеями и понятиями.
Аристократизм модерна — одно из многих проявлений его диалектичности: оборотная сторона его демократизма. Эклектика стремится к удобопонятности, модерн хочет возвысить всех до уровня избранных.»
Возвысить всех до уровня избранных — назначение спорта, видимо, неслучайно возрождённого Олимпийским движением в эпоху модерна. Но что спорт и его королева — лёгкая атлетика — без памяти о себе?..
Так возникла идея Музея лёгкой атлетики Санкт-Петербурга. Музей — обитель муз. У обители должна быть архитектура. Начались чудеса восстановления связи времён — обнаружилась фотография барьерного бега Павла Лидваля...
Фамилия Лидваль была, конечно же, на слуху по другому Лидвалю — старшему брату Павла Фёдору — знаменитому петербургскому архитектору шведских корней, известному по «Дому Лидвалей» на Каменноостровском проспекте, гостинице «Астория» и другим архитектурным шедеврам.
Дальнейший поиск привёл к книге Бенгта Янгфелдта «Шведские пути в Санкт-Петербург». Книги у меня не было, но сеть выдавала плохо сделанные электронные копии, в которых Павел Лидваль упоминался как легкоатлет. Как же узнать больше? У автора? Его контактные данные были мне неизвестны. Возникла мысль обратиться к людям его знающим и это неожиданно сработало. Профессор Янгфельдт из Шведской королевской академии наук быстро откликнулся и, в итоге, любезно прислал свою книгу. Что же там написано о Павле Лидвале? Об этом можно прочитать на сайте Музея лёгкой атлетики Санкт-Петербурга...
Свои дни бывший легкоатлет и портной Пауль Лидваль закончил в январе 1963 года в эмиграции, но на родине своих предков — в Швеции. Другим повезло меньше. Например, русскому писателю Владимиру Набокову и многим другим русским мастерам своего дела. Эмиграция в чистом виде оказалась для них неизбежностью. Александр Казин написал целую статью «Набоков: эпилог русского модерна». Да нет, это русский модерн не достиг своих берегов. Берега оказались на время другими...
Мой дед был портным, а родители изобретали технологии для швейной промышленности. Когда я узнал, что родился в месяц и год смерти Павла Лидваля, отметил для себя, что так или иначе связь времён, видимо, существует, а история... не хотелось бы, чтобы она повторялась, а хотелось бы, чтобы незавершённый проект русского модерна продолжился и обрёл свои берега.
***
Когда готовил эссе играла музыка
Close To You | Songs | Tommy Emmanuel
Кроме ограничений на объем текста было такое условие:
"Эссе может быть посвящено биографии и творчеству Владимира Набокова. Эссе может рассказывать о событии в жизни автора, которое связано с творчеством Набокова".
О событии у меня был материал и мое эссе "Берега русского модерна" на конкурс приняли и опубликовали за № 39.
Посмотрим что они решат...
Николай Крячков
Берега русского модерна
Мне так близко обаянье
Их усталой красоты...
Это дерева Познанья
Облетевшие цветы.
(Максимилиан Волошин)
Кто бы мог подумать, что в основе физики спорта — лирика? Это стало для меня невероятным и достаточно поздним открытием.
Мои занятия лёгкой атлетикой пришлись на конец 1970-х — начало 1980-х годов. Юношеская любознательность конечно обращалась к источникам, как мне тогда казалось, мудрости — доступным советским и зарубежным книгам, журналу «Лёгкая атлетика», идеям и сомнениям знакомых тренеров — о виде спорта, в котором у меня появились первые достижения, но истоки отечественного спорта, вкус той эпохи не то чтобы не интересовали... Не возникало мысли обратиться именно к ним. Я понятия не имел об эпохе модерна конца XIX – начала XX веков, его быстром расцвете и таком же быстром и преждевременном закате. Подсказка была — идея красоты, в спорте реализуемая в движениях, но она как-то не проецировалась на общекультурное восприятие Ленинграда той поры с утилитарностью физической культуры да и вообще жизни, не дававшей поднять голову и задуматься о связи времён. Низкие облака постмодерна, постепенно, но неуклонно извращавшие смысл бытия не только спорта, нависли над Петербургом на долгие десятилетия и только совсем недавно уже в достаточно зрелом возрасте когда появилось свободное время модерн слабым лучиком надежды обретения смысла обратил на себя внимание. Сначала в архитектуре, декоративно-прикладном искусстве, потом в слове. Мой разум отказывался понимать что же это должно происходить в голове художников, чтобы придумать такие замысловатые формы, насколько надо слиться с природой, понять и принять её правила и осмелиться состязаться с ней своим искусством во всём?
Ответ был дан Александром Блоком в 1921 году:
«Россия — молодая страна, и культура её — синтетическая культура. Русскому художнику нельзя и не надо быть «специалистом». Писатель должен помнить о живописце, архитекторе, музыканте; тем более — прозаик о поэте и поэт о прозаике. Бесчисленные примеры благодетельного для культуры общения (вовсе не непременно личного) у нас налицо; самые известные — Пушкин и Глинка, Пушкин и Чайковский, Лермонтов и Рубинштейн, Гоголь и Иванов, Толстой и Фет.
Так же, как неразлучимы в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга — философия, религия, общественность, даже — политика. Вместе они и образуют единый мощный поток, который несёт на себе драгоценную ношу национальной культуры. Слово и идея становятся краской и зданием; церковный обряд находит отголосок в музыке; Глинка и Чайковский выносят на поверхность «Руслана» и «Пиковую даму», Гоголь и Достоевский — русских старцев и К. Леонтьева, Рерих и Ремизов — родную старину. Это — признаки силы и юности; обратное — признаки усталости и одряхления. Когда начинают говорить об «искусстве для искусства», а потом скоро — о литературных родах и видах, о «чисто литературных» задачах, об особенном месте, которое занимает поэзия, и т. д. и т. д., — это, может быть, иногда любопытно, но уже не питательно и не жизненно.»
А разве спорт и присущая ему красота не роднят его с искусством? Разве «культура» в сочетании со словом «физическая» теряет свой смысл? Разве упражнение не требует точного и потому выразительного исполнения? Разве спортивный результат не является следствием всего этого?.. И разве ставились подобные вопросы во всеуслышание? Тренерская «кухня» стала напоминать «Terra incognita» Владимира Набокова накануне «методической революции» в спорте и связанных с ней скандалов. А возможно ли подготовиться к революции без уроков прошлого?..
То, что «модерн — незавершённый проект» известно не только из одноимённого доклада немецкого философа Юргена Хабермаса в 1980 году, но ощущается в общественных науках и практиках, частью которых был и есть спорт. Потому, наверное, нам ещё предстоит оценить загадочность красоты спортивных достижений в достаточно демократичной лёгкой атлетике согласно точному наблюдению Евгении Кириченко о модерне в русской архитектуре.
«В его образах нет простонародности и общедоступности. Его композиции рассчитаны на подготовленного человека, он ориентируется на людей с достаточно высоким уровнем знаний, способных увидеть за мнимой простотой или нарочитой усложнённостью формы аналогии с современностью, воспринять принципиальную метафоричность содержания, о котором повествуют также ритмы, краски, линии, а не только определённые формы, отождествляемые с соответствующими им идеями и понятиями.
Аристократизм модерна — одно из многих проявлений его диалектичности: оборотная сторона его демократизма. Эклектика стремится к удобопонятности, модерн хочет возвысить всех до уровня избранных.»
Возвысить всех до уровня избранных — назначение спорта, видимо, неслучайно возрождённого Олимпийским движением в эпоху модерна. Но что спорт и его королева — лёгкая атлетика — без памяти о себе?..
Так возникла идея Музея лёгкой атлетики Санкт-Петербурга. Музей — обитель муз. У обители должна быть архитектура. Начались чудеса восстановления связи времён — обнаружилась фотография барьерного бега Павла Лидваля...
Фамилия Лидваль была, конечно же, на слуху по другому Лидвалю — старшему брату Павла Фёдору — знаменитому петербургскому архитектору шведских корней, известному по «Дому Лидвалей» на Каменноостровском проспекте, гостинице «Астория» и другим архитектурным шедеврам.
Дальнейший поиск привёл к книге Бенгта Янгфелдта «Шведские пути в Санкт-Петербург». Книги у меня не было, но сеть выдавала плохо сделанные электронные копии, в которых Павел Лидваль упоминался как легкоатлет. Как же узнать больше? У автора? Его контактные данные были мне неизвестны. Возникла мысль обратиться к людям его знающим и это неожиданно сработало. Профессор Янгфельдт из Шведской королевской академии наук быстро откликнулся и, в итоге, любезно прислал свою книгу. Что же там написано о Павле Лидвале? Об этом можно прочитать на сайте Музея лёгкой атлетики Санкт-Петербурга...
Свои дни бывший легкоатлет и портной Пауль Лидваль закончил в январе 1963 года в эмиграции, но на родине своих предков — в Швеции. Другим повезло меньше. Например, русскому писателю Владимиру Набокову и многим другим русским мастерам своего дела. Эмиграция в чистом виде оказалась для них неизбежностью. Александр Казин написал целую статью «Набоков: эпилог русского модерна». Да нет, это русский модерн не достиг своих берегов. Берега оказались на время другими...
Мой дед был портным, а родители изобретали технологии для швейной промышленности. Когда я узнал, что родился в месяц и год смерти Павла Лидваля, отметил для себя, что так или иначе связь времён, видимо, существует, а история... не хотелось бы, чтобы она повторялась, а хотелось бы, чтобы незавершённый проект русского модерна продолжился и обрёл свои берега.
***
Когда готовил эссе играла музыка
Close To You | Songs | Tommy Emmanuel
No comments:
Post a Comment